— Молоко любите? — продолжала расспрашивать Валентина Федоровна.
— Зачем молоко, чай лучше! — ответил Еменка.
— Овощи, картошку едите?
— Совсем худая пища. Мясо, рыба много лучше, — бойко отвечал Еменка.
— Партийные люди среди орочей есть?
— Нету пока. Хорошо бы, конечно. Партийный человек, однако, должен читать-писать...
Беседа тянулась весь день. Несколько раз Валентина Федоровна кипятила чайник.
В доме было жарко, но орочи не снимали своих курток и все время вытирали потные лбы рукавами. Курили они беспрерывно — трубку за трубкой. Они словно закусывали дымом, затягиваясь им после каждого глотка чая.
Сидоровы очень удивились, когда Михаил Намунка, как только стемнело, предложил собираться в путь.
— Куда же мы на ночь глядя? Ребенок спит, — встревожилась Валентина Федоровна.
— Пускай спит, — сказал Еменка. — Его и на санках спать будет.
Хозяин дома, старый рыбак, объяснил:
— Ночь тихая. Луна уже вон какая вылезла. Дорога по реке прямая.
Стали собираться. Николай Павлович предложил рыбаку плату за постой, тот обиделся.
— Как можно, Николай Павлович! Что нам, хаты жалко... Если еще придется, опять милости прошу...
Огромная луна поднялась над Сихотэ-Алинем. Было светло, как днем. Замерзший Тумнин извивался между сопок голубой лентой. Лошадь бежала по самой середине реки, и стук кованых копыт эхом повторялся в горах.
Еменка то сидел, свесив ноги с саней, то спрыгивал с них и бежал за санями. Вожжей в руки он не брал, подбадривал лошадь гортанным криком.
— Тах, тах, тах, кхай! — кричал Еменка, забывая, что имеет дело не с собачьей упряжкой, а с лошадью.
Валентина Федоровна лежала с ребенком под теплыми медвежьими шкурами, и ее клонило ко сну. Николай Павлович любовался природой. Он был захвачен ее сказочной красотой. Когда обогнули сопку и выехали в широкую долину, горный хребет, оставшийся позади, потемнел и как бы наглухо замкнул долину. Она стала похожа на глубокую чашу, через край переполненную голубоватым светом.
— Какая красота! — воскликнул Николай Павлович.
— Ничего, конечно!
— Зимой, наверно, на собаках лучше ехать?
— Ничего и на собачках!
Николай Павлович задумался над тем, как он будет работать на новом месте. Одно дело — школа, дети. Но, по существу, детьми оставались до старости и многие взрослые орочи. Так, по крайней мере, ему казалось. Даже самые передовые люди стойбища, такие, как Михаил Намунка — председатель сельсовета нуждались в большой помощи. «Мы будем заниматься с ними по вечерам. Утром с детьми, а вечером со взрослыми». Затем мысли перешли на школьный интернат. На дальнем Севере интернаты себя оправдали. Школьники живут вместе, вместе ходят на урок, вместе развлекаются. Для того чтобы оздоровить народ, нужно, чтобы молодое поколение орочей непременно прошло через интернат. Физическая закалка, богатое витаминами питание, правильный режим...
На повороте показались тусклые огоньки поселка. И как только сани свернули с Тумнина в ближайшую улицу, почти из всех домов вышли орочи. Каждому хотелось посмотреть на нового учителя.
— Хорошо ехали? — спросил маленького роста человек без шапки, в одном меховом жилете.
— Хорошо, конечно, — бойко ответил Еменка и, взяв лошадь за повод, подвел ее к низкому, старому дому с закопченными окнами. Это и была школа.
Сидоровы ужаснулись, увидев тесное помещение, с дощатыми перегородками. Вместо печки, посреди класса стояла большая железная бочка из-под нефти, в которую была вделана труба. И печка и труба дымили, распространяя чад. Стены класса до половины покрыты сажей. Парты тоже были в копоти.
Встретила Сидоровых молодая учительница, встретила приветливо, словно давно их ждала. Когда Валентина Федоровна спросила, почему так грязно и неуютно в классах, девушка смутилась — чуть не заплакала.
— Тут надо все заново строить, — сказала она, пересилив волнение. — Хорошо, что новый директор приехал.
Николай Павлович ничего не говорил. Он понимал, что такая молодая учительница, пожалуй, и не в силах исправить положение.
Сидоровым отвели небольшую комнатку. Она была не лучше классных комнат, но Валентина Федоровна похвалила ее.
