Нанайцы уже два года жили по новым законам советской власти. В стойбищах открылись школы, больницы, магазины северной кооперации «Интеграл», где принимались по твердым ценам пушнина и рыба и где, в свою очередь, можно было купить много разных товаров и продуктов.
Нанайца, который все это рассказал орочам, звали Акимом Пассар. Это был невысокий, поджарый мужчина лет сорока с очень обветренным, широким лицом. Он пригласил орочей к костру и, когда те уселись, угостил их табаком из своего кисета.
— Тихон, покажи бумагу, — предложил Александр Намунка, уверенный в том, что Аким разберет и растолкует им, что на бумаге написано.
Аким Пассар с серьезным видом повертел в руках бумагу и вернул обратно.
— Я в город без бумаги ходил, — заявил он важно, нисколько не смущаясь тем, что не мог прочесть написанное. — Бумагу только на пароход надо. А в городе зачем она?
Тихон почувствовал себя обиженным. Ему не понравилось пренебрежение, с каким Пассар отдал ему бумагу, которую он, Тихон, так тщательно хранил и о которой думал всю дорогу.
— На пароход, однако, тоже без бумаги можно, — продолжал нанаец, подбросив в огонь хворосту, и объяснил, что верстах в десяти от этого места, где они сидят, есть селение и что там всегда останавливаются пароходы. Если помочь матросам погрузить дрова, то капитан бесплатно довезет до Хабаровска.
Александр Намунка посмотрел сперва на Тихона, потом на Михаила Намунку, подвинулся ближе к нанайцу.
— Дрова грузить можно, чего там! — сказал он, встретив сочувственные взгляды своих товарищей.
Аким обещал на своей парусной лодке доставить орочей в Вознесенское — так называлось то прибрежное селение, — чем сильно обрадовал делегатов. Они встали и поклонились гостеприимному нанайцу.
— Ничего, — сказал Пассар, — людям помогать надо. Новый закон так велит. — Размашистым шагом он пошел по тропинке к Амуру, где на волнах покачивалась широкая лодка с приспущенным парусом.
Пожилая русская женщина, с которой орочи разговорились на пароходе, к величайшей их радости не только прочла адрес Арсеньева, но сказала, что доведет их до Краевого музея, где жил Владимир Клавдиевич.
Пароход «Совет» причалил к речному вокзалу в первом часу ночи. Город еще не спал. Многоэтажные дома на холмах светились яркими огнями. Много света было и на пристани. Люди, пришедшие встречать пароход, толпились у сходен.
Орочи несколько раз теряли из виду добрую женщину, но она сама отыскивала их в толпе. Непривычный шум удручающе действовал на орочей. Они испуганно пошли за своей проводницей в город. Она шла впереди. За ней с большим чемоданом на плече шагал Тихон. Михаил Намунка и Александр Намунка шли рядом, стараясь не отставать от Тихона.
Когда вышли на площадь, женщина остановилась.
— Ну, как вам нравится город?
Никто ей не ответил.
— Отдохните, — предложила она, — чемодан мой тяжелый.
— Ничего, однако, — сказал Тихон, но снял с плеча чемодан не столько от усталости, сколько от желания поглядеть по сторонам.
— Скоро уже музей, — говорила проводница. — Мне с вами по дороге. Доведу.
Михаил Намунка во все глаза глядел на большой пятиэтажный дом с освещенными окнами.
— Как там живут, думать страшно, — сказал он Тихону, который тоже, как зачарованный, рассматривал окна верхних этажей. — Гляди, упадет сейчас.
— Не упадет, чего там! — ответил Тихон, но в голосе его все же чувствовалась тревожная нотка. — Такой дом если на Тумнине поставить, всех орочей поместить можно.
— Наверно, Арсеньев спит. Тогда разбудим, — сказала женщина.
Александр Лазаревич замахал руками, сказал:
— Зачем будить? Пускай спит капитан Арсеньев. Он много думал весь день, писал много. Пускай спит!
С площади они свернули на узкую улицу, прошли мимо густого, темного парка, который напомнил орочам их родную тайгу. С Амура тянуло прохладой. Реки было почти не видно за деревьями, лишь изредка, в узких просветах, поблескивала синяя волнистая вода.
Возле небольшого двухэтажного дома, под окнами которого росли высокие тополи, женщина остановила орочей.
— Вот он, музей. Вы пришли. А я пойду дальше. Давайте мой чемодан.
