Я хочу отогнать от себя эти мысли, и у меня вроде бы получается; с усилием поднимаю голову и стараюсь отвлечь Вадима и Мишку, чтобы они не свалились в огонь, и, протягивая руку, указываю на обшарпанный зеленый дом на следующем проезде, абсолютно сплошной, без единого окна; последнее обстоятельство придает ему очень странный вид и выделяет среди прочих домов. В его кровлю бьет светом голубоватый фонарь-козырек.
-Помнишь этот дом? – спрашиваю я у Мишки.
Он перестает смеяться, отпускает Вадима и оборачивается. Мысок его ноги едет вперед и упирается в железный смычок мангала. Кр-кр-дзынь!
-Какой? Вот этот?
-Ну да.
-Так… это же тот самый…
-Вот я и говорю.
-О чем идет речь? Расскажи! – просит Татьяна, и я вижу боковое зрение ее глаз, устремленных в мою сторону. Чуть приближаюсь к ним.
-Это детские воспоминания. Тебе действительно интересно?
-Очень! - отвечает она.
-Нам с Мишкой было по шесть лет. В то время сюда приезжал мой двоюродный брат. Вот уж с кем невозможно было соскучиться!
-Точно! – подтвердил Мишка, и я могу видеть, что помимо огня его лицо теперь озаряют воспоминания.
-На какие только происки он не был способен, и куда только не заводила его фантазия! - продолжаю я, - но если ты думаешь, что это были обыкновенные мальчишеские подвиги, вроде лазания по деревьям, то ошибаешься…
«Если бы Антону и захотелось совершить нечто подобное, он обязательно подкрепил бы это какой-нибудь историей, от которой у нас волосы бы встали дыбом или сердце сильно застучало от разыгравшегося воображения. Одним словом, это был сочинитель и фантазер, по уму и воображению готовый спорить с классиками приключенческой литературы. Вот простой пример: у нас был сосед Витька Колобов, на два года младше Антона. Один раз прибегает он и говорит всей нашей проездной компании:
-Народ, взгляните, что я нашел у пруда! – и вынимает из кармана пожелтевшее письмо.
Все, разумеется, начинают галдеть, толпиться вокруг него, включая и Антона; каждый жаждет рассмотреть, дотронуться. Мне, как одному из самых маленьких, лист бумаги становится доступен лишь тогда, когда все остальные изучили его вдоль и поперек, но несмотря даже на то, сколь коротко я пробегаю по нему глазами, - всего секунд двадцать проходит, - я успеваю заметить и сообразить, что это какое-то письмо, написанное на языке, который очень похож на русский, только почти все слова заканчиваются на букву «ъ», да еще и почерк какой-то витиеватый, - ей-богу, в глазах начнет рябить от этих рукописных сплетений, если каждая из них, как в том письме, будет заворачиваться в огромную спираль.
Никто так ничего и не может понять, и поэтому все продолжают галдеть и наперебой предлагать свои версии и расшифровки текста, - одни говорят, что это зашифрованная морская карта, другие опровергают их, тыкая пальцем в самую середину текста, где значатся неприкрытые угрозы. Тут вдруг Антон поднимает с земли конверт, который в суматохе обронили и наскоро забыли о его существовании, переворачивает его и вскрикивает, потому что сзади виднеется засохшее алое пятно.
-Боже мой, ребята! И из-за этого было столько крови!
Все подбегают к Антону, в безмолвии и ужасе рассматривают конверт; снова начинается галдеж, но тут Витька их останавливает.
-Стойте все! – поворачивается к Антону. Я и Мишка смотрим на моего братца во все глаза, - ты знаешь, что это за письмо?
-Да! – отвечает мой брат каким-то роковым голосом, хватается за голову и падает на деревянные доски справа от дороги, оборудованные для общего сидения и игры во вкладыши. Вид у него такой, как будто доселе его обуревали некие страшные подозрения, и теперь они всецело подтвердились, - ребята, слышали ли вы когда-нибудь о человеке по имени Николай Коршунов?
-Нет, никогда, - отвечаю я.
-Да помолчи ты, - Витька кладет мне руку на плечо и смотрит на всех остальных, - а вы что скажете?
Спустя полминуты выясняется, что никто в жизни не слышал ни о каком Коршунове.
-А вот я знаю, что он жил в этих краях.
-Давно? – спрашивает Иван Мешанин.
-Очень давно. Еще до октябрьской революции.
-Но где именно?
