— Не умирай, Татьяночка! — всхлипнула Душенька.
«Вот стервы!» — подумала Тата, — на публику играют! Интриганки!» Вслух же произнесла:
— Алло, барышни, я здесь! Если кто-то желает что-либо сказать, есть возможность сделать это лично!
Разумница поморщилась:
— А это ты, явилась — не запылилась. На муки, мои небось, пришла полюбоваться?
— Я здесь, между прочим, по приглашению хозяина. А вы какого черта к Линеву в квартиру пожаловали.
— Куда ты, туда и мы, — последовал ответ.
— Ну, а цирк-то, зачем устраивать?
— Цирк? — возмутилась Разумница. — Я умираю, разве непонятно? Тебя за целый день не посетила ни одна нормальная мысль! И судя по настроению, ожидать перемен не приходится.
Татьяна в правду выглядела плохо, очень плохо. И неудивительно. Время рафинированной рациональности безвозвратно истекло. Актуальность обретали новые идеалы, реально отличные от прежних. И заявить об этом следовало решительно и твердо.
— Так получилось, — признала Тата без тени сожаления.
— Это пустая отговорка.
— Это правда.
— Но меня еще можно спасти!
— Зачем?
— Я, между прочим, тоже ухожу, — капризным тоном уставшей от славы примадонны заявила Душенька. — Но не как некоторые, больно умные, в мир иной, а на повышение. Буду, как и хотела, представлять во времени и пространстве идею воплощенной мечты о любви. Нас таких, реализовавшихся, не так уж много. Я пока одна из самых колоритных. Так что, жизнь удалась. У меня во всяком случае. Впрочем, и ты выиграла. Больше мы не будем докучать тебе своим присутствием. Отныне ты от нас свободна.
— Но какой ценой! — взвыла Татьяна. — Ты убила свой идеал.
— Я его просто переросла.
— Неужели тебе меня совсем не жаль?
— Ну почему же? — Тата вежливо улыбнулась. — Ты — мое прошлое, я отношусь к тебе хорошо. Себя надо любить всякую. Даже такую.
— Какой вопиющий прагматизм! Какая жестокость!
— Уж не взыщи.
— Спаси меня!
— Увы. Ничем помочь не могу. Я изменилась. Ты для меня теперь чужая и чуждая странная придурь с математическим уклоном. В общем, никто и звать ни как. Я для тебя пальцем о палец не ударю.
— Ну хотя бы в память о моих былых заслугах…
— Это мои собственные заслуги перед собой. Ты тут не причем.
— И все же…
— Нет.
— Что нет.
— Все — нет.
— Убийца… — прошептала Татьяна.
— С людьми всегда так: создают нас на потеху, а потом бросают на произвол судьбы, — подлила масла в огонь Татуся.
— Тебе-то что? — взвилась Разумница. — Ты теперь будешь жить вечно.
— Да, — согласилась Душенька. — Поэтому не в пример некоторым не прошу милости, а готова раздавать подарки.
— Какие еще подарки? — удивилась Тата.
— Я передаю тебе свои права на Никиту! — великодушно объявила Татуся.
— Мне?
— Тебе!
— Права?
— Права!
— Никита всегда будет видеть тебя лучше, чем ты есть на самом деле. Будет больше доверять, лучше понимать, крепче любить, щедрее одаривать, искреннее прощать. То есть будет тебя идеализировать, — в упоении от собственной щедрости фантазия замерла, ожидая проявления благодарности. Подарок-то богатый! Можно сказать — царский!
— Значит, он будет любить не меня настоящую, а опять какую-то выдумку? — уточнила Тата.
— Голубушка, — снисходительные интонации в голосе Душеньки были острыми, как нож, — неужели ты не понимаешь: тебя нет. Нет вообще! Есть маски, которые ты носишь и есть роли, которые тебе приписывают окружающие.
— Не впаривай мне банальный психологический ликбез. Все люди так живут. Все фабрикуют представления о жизни, пытаются им так или иначе соответствовать и постоянно оглядываются на мнения окружающих, — возразила Тата.
— Совершенно верно. Но я о другом. Смотри, что получается: ты вошла в отношения с Никитой в маске Татьяны. Никита же мечтал обо мне. Следовательно, теперь он обречен на разочарование.
— Но такой я уже не буду никогда, — Тата кивнула на Разумницу. Та скорбно вздохнула, но не проронила ни слова. — Ты тоже уходишь. Так что у меня развязаны руки.
— Для чего? — уточнила Татуся.
— Для того чтобы построить наши отношения.
— Как ты их собираешься строить?
— Если люди любят друг друга, они всегда…
— Ты любила своих мужчин, они тебя тоже любили, тем ни менее, все закончилось полным крахом.
