— Ах, государь, — уныло произнёс Макаров, — Не будет нашим в здешних местах покою.
— А где ждёт нас покой?! — прорычал Пётр, уставясь на Макарова, так что тот невольно попятился. — Где?! Нигде не будет нам покою, ни здесь, ни в Москве, ни в Смоленске — нигде! Покой — един, и тебе ведомо где; на кладбище. Везде власть должна себя постоянно оказывать, ибо противников у ней куда более, нежели защитников. Ведаешь ты это?
Макаров поспешил согласиться:
— Да, государь, так оно и есть. Мало кто доволен властью.
— А всё потому, — гремел Пётр, — что власть требует! Она требует подпирать государство, а всем охота на печи лежать да брюхо гладить. Вот отчего я стал насильник. Ибо без насилия государство развалится на куски мал мала меньше, воры да разбойники умножатся. И честному человеку не станет ни проходу, ни проезду.
Говоря это, он весь клокотал. Видно было, что мысль эта бродила в нём и требовала выхода.
— Думаешь, мне не жаль наших гарнизонных, — продолжал он уже спокойней. — Жаль. Они тут на враждебном острову: окрест опасность, неприятель то и дело подступает, а деваться некуда. Голодно, помоги ждать — не дождёшься, добра — тож. Яко сироты, да. Но они есть опора власти и государства, столпы, на коих оно покоится. Не станет их, и всё рухнет, завалится. Прежде — сила, потом — власть. Власть без силы — ништо, тень бестелесная, звук пустой. А теперь пиши; начальство над гарнизоном крепости Святого Креста вручить подполковнику Фёдору Соймонову...
— Государь, он в чине поручика пребывал, — решился поправить его Макаров.
— Ведаю. Однако, против обыкновения, своею властью произвожу его в вышний чин. Ибо заслуги его пред отечеством велики есть, равно и храбрость беспримерна. Не есть ли то подвиг: все берега Каспийского моря на карту нанёс, глубины промерил, сколь раз неприятеля, на его малую команду нападавшего, отбивал. Муж весьма достойный, потому я своё же правило преступил. Токмо два дни тому бригадир Левашёв за своего солдата просил. Солдат справный, да всего полтора года в службе. Отказал я. Далее пиши: гарнизон сочтён ему покамест тыщу четыреста солдат. Пушек крепостных двадцать и одна, пороху в бочках и прочей амуниции сколь следует — это от Фёдора Матвеича...
Апраксин — лёгок на помине — попросился к государю.
— Иди, иди, великий начальник, — поманил его Пётр. — Крепость станем принимать. Много ещё там работы, да дожидаться окончания недосуг. Ты как думаешь, Фёдор Матвеич, коли я кавалерию Кропотова прикажу оставить на доделку стен да рвов, сладят?
— Отчего ж нет, государь. Работа простая, кажному мужику под силу. Соймонов да Кропотов доглядят — оба распорядительны.
— На мостах был ли? Держат?
— Держат, государь. Наплавные для пехоты в самый раз, а что потяжельше — чрез ряжевые. С каретами её величества да дамскими неладица вышла: узок мост оказался. Одну с фрейлинами чуть в реку не спустили, однако обошлось.
— Шамардину да твоему графскому сиятельству выволочка была бы знатная от государыни Катеринушки, — хохотнул Пётр. — Вот небось визгу-то было.
— Как не быть.
— Впредь нам наука: баб да псовые охоты в поход не бирать. Не ради увеселения выступаем.
— А кто жарить да парить, стирать да штопать, ласкать да холить станет?
— Солдат должен всё уметь, — улыбнулся Пётр. — Аль тебе солдатская ласка не по ндраву?
— Груба, государь, — в тон Петру произнёс Апраксин. — Той нежности да духовитости нету.
— Чуял духовитость, когда наши жёнки коркою обросли? То-то же. От дам шибает ровно от солдат. Баню ещё не придумали на колёсах.
Апраксин смутился:
— Твоя правда, государь. Обузы более, чем услады.
— Вот и я о том же. Солдат за всё сослужит, и за баб тоже, коли направишь. Ты вот что скажи: полагаю я команду послать во отмщение за атаки на наши гарнизоны. Дабы устрашены были горцы сии и ведали неотвратимость возмездия. Согласен ли?
— Как не согласиться. И князь Дмитрий на сей счёт разумно указует: видя, что войско наше уходит, положили они то за отступление. А известное дело: отступающего положено догонять да бить. Стоит, стоит послать экспедицию да покарать их жестоко.
