— Ну коли просится, пущай войдёт.
Князь Туркестанов был посланником грузинского паря Вахтанга при Петре. Но посланником кочующим. Прилепился он ко двору, когда царская флотилия плыла к Астрахани.
Пётр уповал на единоверный народ Иверии и его царя и покровительствовал ему. Из Астрахани Пётр отправил князя в Тифлис с письмом, в котором извещал, что вскоре будет на персидских берегах. В письме были такие слова: «Думаем, что вам эта ведомость будет приятна, и вы для пользы христианства по ревностному своему обещанию с вашим войском к нам будете; только надобно, чтоб протчие вашего народа христиане, которые под турецкою властию теперь пребывают, никакого движения не делали, дабы тем не привлечена была Турция напрасно к затруднению сего от Бога благословенного дела».
Вахтангу следовало по пути разбить лезгин и схватить их главного злодея Дауд-бека, однако не разоряя жителей и объявляя им, что они находятся под покровительством великого русского царя.
— Сказывай, с какими вестями прибыл.
Туркестанов пребывал в смущении, видно не зная, как начать.
— Ваше императорское величество, — наконец заговорил он. — Мой государь и повелитель попал как бы меж молота и наковальни. С одной стороны, шах приказал ему разбить Дауд-бека, общего неприятеля. С другой же, — к нему прибыл двухбунчужный паша[104], посланец султана, с требованием, чтобы он присоединился к турецкому войску, дабы напасть на Перейду и свергнуть власть шаха. Взамен ему обещаны великие привилегии и звание царя и повелителя всех христиан на Кавказе.
— И что — пошёл твой царь противу шаха?
— Нет, ваше величество, он того не желает. А пока идёт воевать лезгин.
— Доброе дело, — качнул головой Пётр. И со вздохом добавил: — Таковы все мои союзнички и доброхоты. Навроде короля Августа. И твой потомок Давида и Соломона, каковым себя именует, не лучше. Пущай хотя с лезгинцами разделается, и то благо. Скажешь ему, что я-де в его положение вхожу и покровительствовать буду. Но турок пущай поостережётся и под любым предлогом в альянс с ними не входит, каковы бы ни были посулы их. Лакомство агарян для христиан есть яд.
На его плечах — плечах императора всероссийского — лежала непомерная тяжесть: защищение Восточной церкви и её пасомых. Он был надежда и оплот православия. Греки, сербы, болгары, грузины, армяне, валахи, черногорцы и иные христиане, прилежавшие к Восточной церкви, глядели на него как на избавителя от Магометова ига.
Кривой турецкий ятаган был занесён и над Европой. Той, Западной, коя исповедовала догматы Западной церкви во главе с папой римским. И эта Европа глядела на него равно с надеждой, недоверием и опасением.
То была и тяжесть и могущество. Лучше сказать, что тяжесть эта постоянно питала его могущество, могущество России. Оттеснять Магометов ятаган, умерять его непрестанную воинственность, приращением новых земель укреплять Россию — во всём этом видел он своё назначение.
Вот отчего он здесь, на берегах Каспийского моря. И надобно здесь закрепиться во что бы то ни стало! И убедить непокорные племена и народы, что Россия несёт добро. И власть её крепка и пребудет незыблема. А ежели кто покусится — будет разбит.
С этой мыслью он погрузился в сон. Сон был короток и тревожен. Мысль не затихала, она умеряла напряжение, но продолжала своё тихое вкрадчивое движение. Её властный толчок пробудил Петра, как всегда, в пять.
За завтраком он был тороплив и, отодвинув миску, приказал вызвать фортификатора Гербера, готовить конвой и пригнать на плац будущей крепости работных людей, плотников и каменщиков.
Гербер явился. Вид у него был встрёпанный и испуганный.
— Великий государь, прошу милостиво простить вашего слугу и раба: не успел докончить чертёж.
— Эвон! А я закончил! — с торжеством объявил Пётр. — С тебя магарыч. Давай-ко сличим.
Сличили. Гербер был во всём согласен с царским чертежом. В его словах сквозило удивление.
— Ваше императорское величество, скажу без лести, вы прирождённый фортификатор.
Пётр хмыкнул. Он относился к лести, как правило, неприязненно, прекрасно понимая, откуда она произрастает. Но тут он был доволен.
