Возле юрты резвился теперь не жеребенок, а настоящий взрослый конь с длинной густой гривой.
— Выучим его ходить под седлом, подготовим к сомонному надому. А потом, может случиться, люди скажут: от коня Сухцэрэн пошла новая замечательная порода, — говорила мать, глядя на Соотона.
Очень радовали Сухцэрэн эти слова. За добро воздается добром, и Сухцэрэн надеялась, что спасенный ею жеребенок когда-нибудь принесет ей счастье.
Подходил к концу последний осенний месяц. Все заметнее тускнели краски Гоби. Как-то тихим осенним полднем с севера едва слышно донеслись и смолкли звуки приближающейся машины.
— Кажется, машина? — сказала мать, прислушиваясь, и посмотрела в сторону холмов, тянувшихся на севере. Сухцэрэн тоже выбежала на улицу:
— Да нет, мама, это ветер. Послышалось вам…
— Где Соотон? — спросила мать, как будто что-то кольнуло ее в сердце.
— Не знаю, только что здесь был, вон на той горке.
Вдруг за холмами раздался выстрел, потом снова и снова. Воздух словно задрожал от пальбы.
— Соотон! Соотон! — закричала Сухцэрэн срывающимся голосом.
— Беги скорей, дочка, скорей!
Сухцэрэн вскочила на стоявшего рядом оседланного верблюда и что есть мочи помчалась к холмам. Теперь она явственно слышала гул машины. Глаза застилали слезы, она ничего не видела и хлестала верблюда по бокам, пока не достигла рощи.
Неподалеку, в долине, стояла машина, двое с трудом затаскивали в кузов что-то большое и серое.
Обезумев от ужаса, Сухцэрэн дико закричала, словно эти двое стреляли по ней и смертельно ранили. Жалость, обида, боль — все было в этом страшном крике.
При виде Сухцэрэн браконьеры растерялись от неожиданности, но быстро захлопнули кузов, и машина тронулась с места. В окне кабины мелькнуло лицо Барния. Сухцэрэн спрыгнула с верблюда: на земле валялся измазанный в крови недоуздок, который она сама сделала для жеребенка. Упав на землю, она зарыдала так, словно потеряла самого близкого человека.
Машина тем временем, обогнув холм, остановилась в пустынном месте близ источника.
Над Гоби ходили миражи, горизонт завесила голубая дымка. Покой и умиротворение были разлиты в природе, будто и не было выстрелов, не было смерти, принесших разлуку и горе. Нанятый Барнием шофер, не ожидавший, что охота обернется убийством, подавленно молчал. Барний же как ни в чем не бывало скалил в улыбке зубы, радуясь богатой добыче. Деловито освежевал тушу и принялся жарить на костре мясо.
— Вот уж верно говорят — мужчина счастлив лишь в привольной степи, — проговорил он и хлопнул по плечу шофера. — Чего нос повесил? Надо радоваться, что боги охоты послали нам такую удачу. На, ешь! — Он протянул шипящее на вертеле мясо.
— Сам ешь! — крикнул тот и швырнул мясо в огонь, быстро пожиравший сухие ветки караганы.
Барнию вдруг тоже расхотелось есть. Он поспешно разрубил тушу на куски, побросал их в мешок, закинул мешок в кузов. Машина тронулась и скоро исчезла за холмами.
Сильно изменилась с того дня Сухцэрэн, стала часто грустить, в глазах то и дело стояли слезы. Молчаливее стала, задумчивее…
Один поэт сравнил уходящую пору детства с диким жеребенком…
Она так никогда больше и не встретилась с человеком, убившим в ней детские мечты, милую детскую доверчивость.
Всю свою душу вкладывала теперь Сухцэрэн в работу. Прошло три года, и в местной газете появилась фотография лучшего верблюдовода — смуглой миловидной девушки из Гоби.
Первые шаги
(перевод Л. Скородумовой)
Мальчик лет семи бежит вдоль кромки воды, и его босые ступни четко отпечатываются на мокром песке. Солнце стоит высоко, сияние полуденных красок отражается в зеркальной поверхности озера. Солнечные брызги играют на воде, зажигая искорки в глазах ребенка, и кажется, что воду золотит плывущая в глубине сверкающая сказочная рыба. Следом бежит вислоухая собачонка, оставляя на песке лунки от своих маленьких лапок. Не ведает собачонка, какие тайны затаились в плещущем волнами озере, в снежных шапках гор, в слышных днем и ночью протяжных криках чаек; не знает она, во имя чего движется жизнь, зачем родятся люди на земле, к чему стремятся, выбирая свою дорогу. Много раз в день прибегает она на берег со своим маленьким хозяином. Он играет с чайками, бросает им хлеб, потом сядет на песок, обхватит колени руками и долго смотрит на снежные вершины; собачка ложится рядом и тоже, подражая хозяину, вперяет взор в далекую точку на горизонте.
