Первая гражданская война в Риме - страница 134
Важным показателем изменившегося морального состояния войск являлись умножившиеся солдатские мятежи, с одного из которых и началась сама гражданская война. И если в «клиентских армиях» они вспыхивали потому, что воины желали сохранить собственного полководца, то солдаты, призванные по набору, поднимали бунт, чтобы сменить существующего. Примерами первого являются события в легионах Суллы и Помпея Страбона, второго — в войсках Флакка и Цинны. Была и еще одна форма солдатского своеволия, особенно характерная как раз для гражданских войн — переход на сторону неприятеля, впервые происшедший в 87 г., когда легион Аппия Клавдия поддержал Цинну. Затем аналогичные случаи имели место в армиях Фимбрии, Сципиона, Карбона, Мария Младшего. Однако предводители «клиентских армий» также не были полностью застрахованы от этого — во время осады Рима воины Метелла Пия начали братание с циннанцами, что могло кончиться и сменой фронта, да и войско Фимбрии, которое вполне можно считать уже его собственной армией, легко перешло на сторону Суллы, когда сочло это более выгодным. При этом следует учесть одно обстоятельство: воинам, прослужившим уже какое-то время вместе, было проще осознать свои интересы, примером чего является армия того же Цезаря (Alston 2002, 33). Между тем воины марианских легионов, бунтовавшие против своих командиров, сплошь и рядом были еще новобранцами, но собственные интересы уже вполне осознавали, коль скоро боролись за них таким образом. Дело, видимо, в характере целей: ни в одном случае солдаты марианских армий не выдвигали экономических требований, столь популярных у воинов Цезаря[1295]. Последние явно договаривались между собой о том, чего они ждут от seditio, причем при удовлетворении их пожеланий они изъявляли готовность прекратить мятеж. Требования же солдат марианских армий были не таковы, чтобы военачальники могли их выполнить — это либо отказ воевать, либо стремление перейти на сторону врага[1296]. Они отличались большей простотой, что делало несложным их усвоение основной массой солдат, даже не осознавших себя еще в должной мере единым коллективом.
Весьма примечательно, что изменение роли армии далеко не сразу стало понятно современникам. Марию, который mutatis mutandis немало сделал для изменения характера армии, и в голову не пришло открыто использовать армию в борьбе за свое положение, хотя его ветераны в 100 г. сыграли заметную роль в политической борьбе. Первым это сделал его враг Сулла[1297], да и то лишь оказавшись в очень тяжелом положении. Но даже он при принятии решения о передаче армии Помпея Страбона Помпею Руфу не подумал о собственном примере, который он явил, отказавшись уступить командование Марию (Keaveney 1983b, 84). Объясняется это, по-видимому, не только силой инерции, но и вероятной (и очень наивной) уверенностью Суллы в принципиальной разнице ситуаций — его самого отстранили от командования per vim, тогда как на сей раз решение принято законным порядком. Отметим одно важное отличие этого случая от взятия Рима: если Сулла, пусть и в нарушение всех норм, брал Город, ссылаясь на то, что решение о лишении его командования незаконно, поскольку принято под давлением (насколько это соответствовало действительности — вопрос отдельный), то люди Помпея Страбона убили консула безо всяких ссылок на закон или хотя бы на справедливость, они открыто прибегли к праву сильного. При этом вряд ли можно считать, «что Помпей Страбон, как думают некоторые, обнаружил скрытый потенциал своей армии до Суллы или, во всяком случае, выступал как его подражатель» (Keaveney 2007, 79).
