Глава двадцатая
Мой день рождения принимает мрачный оборот
Остаток лета прошел как-то странно: все было нормально. Мы занимались обычными повседневными делами: стрельбой из лука, скалолазанием, ездой на пегасах. Играли в захват флага (хотя от Зевсова Кулака все старались держаться подальше). Вечерами пели у костра, устраивали гонки на колесницах, делали пакости соседним домикам. Я много времени проводил с Тайсоном, играл с Миссис О’Лири, но она все равно выла по ночам, тоскуя по старому хозяину. С Аннабет мы старались держаться на расстоянии. Мне было приятно с ней общаться, но в то же время это было как-то болезненно. Но и без нее мне тоже было плохо.
Мне хотелось поговорить с ней о Кроносе, но теперь этого нельзя было сделать, не упоминая Луку. А о Луке говорить было нельзя. Аннабет затыкала мне рот всякий раз, как всплывало его имя.
Миновал июнь. Четвертого июля, в День независимости, мы устроили на пляже фейерверк. Август выдался таким жарким, что клубника в поле запекалась прямо на кустах. Наконец наступил день отъезда из лагеря. После завтрака на моей кровати появилось стандартное извещение, что, если я еще буду здесь после полудня, меня сожрут гарпии-уборщицы.
В десять часов я стоял на вершине Холма Полукровок и ждал машину, которая должна была отвезти меня в город. Миссис О’Лири я договорился оставить в лагере: Хирон обещал, что за ней присмотрят. Мы с Тайсоном должны были по очереди навещать ее в течение года.
Я надеялся, что Аннабет поедет на Манхеттен вместе со мной, но она просто пришла меня проводить. Она сказала, что договорилась побыть в лагере подольше. Она будет ухаживать за Хироном, пока у него нога не заживет, и продолжать заниматься ноутбуком Дедала, в котором она непрерывно копалась предыдущие два месяца. А потом она вернется к отцу в Сан-Франциско.
– Там есть частная школа, я буду туда ходить, – сказала Аннабет. – Наверно, мне там не понравится, но…
Она пожала плечами.
– Ага, ну, это, позвони тогда, ладно?
– Конечно, – кивнула она, не очень искренне. – И я буду смотреть, не появится ли…
Ну вот, опять! Лука. Она даже имени его не могла произнести, не открыв огромный ящик боли, тревоги и гнева.
– Аннабет, – спросил я, – а что там было в конце пророчества?
Она устремила взгляд на дальний лес и ничего не ответила.
– «Ты во тьму бесконечных тоннелей войдешь… – начал вспоминать я. – Мертвеца, подлеца и потерю найдешь». Ну, мертвых там было предостаточно. А подлец – это, похоже, Этан Накамура, который нас в конце концов предал. Ну, а потеря – это бог Пан, чей дух мы пробудили.
Аннабет замотала головой, словно хотела, чтобы я замолчал.
– «Царь призраков смерть иль победу несет», – упорно продолжал я. – И «царь призраков» – это не Минос, как я думал. Это Нико. Он встал на нашу сторону, и этим нас спас. Ну, а «Смертный бой дитя Афины ждет» – тут речь о Дедале.
– Перси…
– «Кончина героя заклятье развеет». Ну, теперь понятно. Дедал умер, чтобы разрушить Лабиринт. А вот последняя строчка…
– «Утратишь любовь с тем, что смерти страшнее».
В глазах у Аннабет стояли слезы.
– Вот тебе последняя строчка, Перси! Ну что, доволен теперь?
Солнце вдруг сделалось холоднее, чем было только что.
– А-а, – сказал я. – Значит, Лука…
– Перси, я же не знала, о чем это пророчество! Я… я не знала, а вдруг…
Она беспомощно запнулась.
– Мы с Лукой… он же много лет был единственным, кому я действительно была небезразлична. И я подумала…
Но прежде, чем она договорила, рядом с нами появилась полоска света, как будто кто-то отдернул висящую в воздухе золотую занавеску.
– Тебе не за что извиняться, дорогая!
На холме стояла высокая женщина в белом платье, с темной косой, переброшенной через плечо.
– Гера! – сказала Аннабет.
Богиня улыбнулась.
– Ты нашла ответ. Я знала, что ты это сделаешь. Ваш поход окончился удачно.
– Удачно?! – воскликнула Аннабет. – Луки больше нет. Дедал умер. Пан умер. Что же тут уда…
