— Это я сразу заметил, — сказал отец, глядя на хозяина. — А что мы будем делать?
— Ходить за свиньями! — вставил левый слуга.
— Все? — удивился отец.
— Ага! — ответил правый слуга (по всему было видно, что он важнее левого). — Ферма большая.
— А когда мы будем получать эти два динара? — спросил отец.
— Szombat[12], — значительным тоном проговорил газда Лайош, или Янош.
Правый слуга перевел:
— По субботам, после вечерней мессы.
— Он сказал только «по субботам»! — вмешался я. — А «после вечерней мессы» вы сами прибавили!
Отец бросил на меня довольный взгляд и улыбнулся.
— Наш хозяин, — заговорил левый слуга, — рассчитывается с батраками после вечерней мессы. Так повелось со времен Иштвана Фенеши и так будет до скончания века!
— Я не возражаю, — добродушно сказал отец. — Где мы будем жить?
Правый слуга кликнул со двора работника и, показав на нас пальцем, велел проводить нас к нашему жилью.
Телега медленно катилась по пыльной, ухабистой дороге. Отец погладил меня по голове и восхищенно произнес:
— У тебя, сынок, талант к языкам! Может, ты знаешь, что говорил газда Лайош, или Янош, в самом начале?
— Еще бы! — самоуверенно воскликнул я. — Он сказал: «Мне нужен свинопас!»
— В жизни бы не додумался! — искренне сказал отец. — Черт бы его побрал, этого жирного борова!
— Кажется, нам здесь будет неплохо, — заметила мать, оглядывая возделанную равнину, с одной стороны окаймленную молодым лесом, с другой — узеньким ручейком. — Мне здесь нравится.
— А что он ест? — спросил мой младший брат Лазарь, всегда занятый мыслями о еде.
— Сиротскую му́ку, — грустным голосом ответила мать.
— Хочу быть таким толстым, как газда Лайош, — решительно заявил Лазарь, не обращая ни малейшего внимания на печальное лицо матери и звучавшую в ее голосе грусть. — Если б я был таким толстым, мне бы никогда не хотелось есть!
— Ну, а вам здесь нравится? — обратился отец к моим сестрам.
— Без Рыжика мне везде плохо, — проговорила сквозь слезы Милена. — Нейдет он у меня из головы, и все.
— У меня тоже, — сказала Даша.
— А может, паромщик уже съел его? — предположил Лазарь.
— Люди не едят кошек! — авторитетно заявил Вита. — Не едят, не едят, не едят!
— А я бы съел и кошку, и крокодила, и дракона, и все, что угодно, потому что мне хочется есть!
— Рыжика тоже съел бы? — спросила Милена и разревелась.
Лазарь задумался:
— Нет, его я не стал бы есть. А всех остальных съел бы!
Вскоре мы подъехали к маленькому белому домику на опушке леса. Отец спрыгнул с телеги, обошел его вокруг и торжественно возгласил, что «это рай, а не жилище» и он надеется, что «господа будут довольны». Ну, а ежели сей приют им не по вкусу, он сию же минуту расторгнет контракт.
В сравнении с халупой в имении сиятельной графини Ленер дом этот выглядел настоящим за́мком, и потому восторг отца был вполне понятен. Провожавший нас работник показал на видневшиеся невдалеке небольшие загоны и велел завтра явиться к Ми́халю Ро́же.
— Гм… — произнес отец, с улыбкой глядя на меня. — Был ты кошатником, теперь станешь свинопасом. Как-никак повышение.
Мы разместились в нашем новом жилище, а назавтра все, кроме мамы и Лазаря, отправились на работу. Мы носили воду, наполняли корыта пойлом и отрубями и так к концу дня устали, что заснули, едва проглотив скудный ужин, за которым пришлось идти к хозяйскому дому. У котла с желтой мамалыгой стоял правый слуга и заносил в длинный список имена тех, кто уже получил еду.
Дни проходили незаметно, серые, унылые, однообразные. В редкие минуты отдыха я все чаще думал о том, почему мы ведем кочевую жизнь, почему у нас нет своего угла, как у других людей? Мысль эта с каждым днем все больнее врезалась в мою душу, наводя тоску и уныние.
Глядя на домашних, я с удивлением замечал, что они тоже как-то попритихли, перестали шутить и смеяться. «Отчего грустят Вита, Даша, Милена и Лазарь? — думал я, стараясь проникнуть в причину столь разительной перемены. — Не могут же они убиваться из-за вечных скитаний?» И каково же было мое изумление, когда я узнал, что все они горюют по коту. А Лазарь, склонный к преувеличению, заявил даже:
