Тонин пронзил Анибале сердитым взглядом.
— Чего вынюхиваешь, барсучье племя? — прикрикнул он на него по-словенски.
Павлек засмеялся.
Анибале стоял белый как полотно. В том, что Тонин обратился к нему по-словенски, а Павлек засмеялся, он усмотрел прямое оскорбление и вызов.
— Che cosa? — спросил он, прищурившись. — Che cosa?[10]
— Какая коза? — передразнил его Тонин. — Та, у которой кривые рога и которая кричит «ме-е-е»?
Мальчики с громким хохотом вышли на улицу.
Оскорбленный до глубины души, Анибале в ярости кинулся за ними. Он весь кипел от гнева и обиды, и это придавало ему храбрости и решительности. К Тонину и Павлеку он уже не чувствовал ничего, кроме ненависти. Медленно, глядя в землю, поплелся он к станции. После школы он ездил домой — отец его работал на железной дороге, и они жили в трех перегонах от города. «Завтра», — сказал он про себя, думая о Паппагалло. А вдруг уже будет поздно? Тонина и Павлека обыщут и ничего не найдут. Отец обзовет его болваном…
Анибале замедлил шаг. Повернулся и стремительно зашагал в город.
Тонин только что пообедал. Сытый и ленивый, как турецкий паша, он чуть ли не лег на стол и закусывал инжиром, беря его одной рукой из стоявшей перед ним миски. Мать мыла посуду. Жутка побежала во двор.
Думал он о револьвере, который дал Павлеку, — ему казалось, что он его уже не увидит. Потом вспомнил о Филиппе. Надо идти к нему. По дороге из школы он купил коробочку кнопок, и они с Павлеком разделили ее пополам. Филипп загородит его, а он за его спиной развернет плакат и кнопками прикрепит к стене дома в четырех углах, чтоб крепче держался. И они как ни в чем не бывало пойдут. Народ будет собираться кучками, пока не покажутся фашисты или карабинеры.
Представив себе эту картину, он торжествующе улыбнулся и потянулся за новой инжириной. Тут в кухню влетела Жутка. Щеки ее пылали.
— Тонин, там два господина тебя спрашивают! — выпалила она одним духом.
Мальчик вскочил. Из одеревеневших пальцев выпала на пол инжирина. Его спрашивают два господина? Это было так неожиданно, что его охватило мрачное предчувствие. Что еще за господа? Но он не успел ни о чем спросить. Господа стояли уже в дверях, и он мог видеть их собственными глазами. В кухню вошел Паппагалло, а за ним полицейский агент Бастон, чернявый человек с худым лицом и язвительным взглядом. Вошли они тихо, осторожно, словно боялись кого-то спугнуть. Бастон, казалось, едва сдерживал ярость. Бочонок улыбался от приятного сознания, что первая жертва свалилась ему в руки как спелая груша.
Он оглядел кухню внимательным взглядом и, жмурясь, уставился на Тонина.
— Тонин Фаганель? — спросил он.
— Да.
У мальчика дрогнул голос, в горле застрял горький комок. Полиция, измена, арест… Все кончено! В голове проносились обрывки мыслей. Он чувствовал себя косулей, окруженной собаками. Бежать? Двери заперты. Прежде чем он их откроет, его схватят и свяжут. Отчаянно-молящим взглядом он посмотрел на мать и сестру.
Жутка стояла, прижавшись спиной к стене, бледная, перепуганная, и переводила глаза с агента на брата и обратно. Мать так и застыла с тарелкой и полотенцем в руках.
— Что произошло? — удивленно спросила она.
— Ничего, сударыня, — отвечал Паппагалло, — пока ничего не произошло. Возможно, это лишь досадное недоразумение. Сейчас все выясним… Где у тебя книги? — спросил он Тонина.
Тонин показал на шкаф, где стоял будильник. Туда он бросил книги и тетради, когда пришел из школы.
Бастон стал рыться в шкафу. Инспектор взялся за Тонина.
— Руки вверх!
Мальчик поднял руки вверх, словно тонул и последним усилием тянул их из воды. К страху присоединилось чувство унижения и стыда. На глазах выступили слезы, он судорожно сжимал губы, чтоб не заплакать. Мать и Жутку он видел как сквозь мутное стекло.
Паппагалло обыскивал его карманы. Может, он ничего не найдет? Как хорошо, что он отдал револьвер! О патронах он не подумал. Мучительно хотелось знать, что делает за его спиной Бастон, но оглянуться он не решался.
Из его карманов извлекались самые различные предметы. Паппагалло внимательно разглядывал каждый и выкладывал на стол. Ничего особенного. Перочинный ножик с обломанным лезвием, крохотная записная книжка с огрызком карандаша. Бригадир полистал книжку, но она была чистой, как первый снег. Несколько мелких монет, два ржавых пера. Медная монета наполеоновских времен, покрытая ярью, — Тонин нашел ее в песке на берегу Сочи. Носовой платок. И, наконец, шесть патронов, которые ему дал Павлек.