Вечером того же зловещего 15 ноября шляхта совещалась об отказе в повиновении.
Послы грозили, что, если король но распустит войска, они не разъедутся до тех пор,
пока их собратия п избиратели не прибудут в столицу с оружием в руках, чтоб изгнать
из государства непрошенных гостей. Королю грозил шляхетский рокот.
84
.
„Если домашняя война не вспыхнула, и потом не раздвоил нас на нашу гибель
какой-нибудь посредникъ* (писал Обухов), „то за эго мы должны хвалить милосердие
Божие*.
„Чтобы в коротких словахъ* (писал прусский резидент) „представить образ того,
что здесь делается, довольно сказать, что ни 1618 год в Чехии, ни начало английского
парламента не посеяли столько вражды, как ныне посеяно здесь. Обе стороны были
готовы броситься в драку, когдаб у одной были деньги, а у другой голова*.
„Все в великом лабиринте* (писал Тьеполо), „из которого, без домашней войны, а
может быть—и потери свободы, не выйдут. Король, невыразимо смущенный, не знает,
что делать*.
Кареты сенаторов летали из Уяздова в замок и обратно. Одни молили короля
уступить, другие королеву—подействовать на мужа, чтб она и делала. Были и такие,
что советовали королю лучше разорвать сейм, но сохранить королевское достоинство.
Король таг и сделал бы, но боялся за будущность сына... В любви к идее государства и
в готовности жертвовать ради этой идеи всем польскому Владиславу было так далеко
до нашего Петра, „как до небесной звезды*.
Он созвал сенаторскую раду и, получив почти от всех удостоверение, что „Речь
Посполитая сама должна почувствовать долг свой относительно общей обороны и
безопасности своей*, решил „отдаться в руки шляхты*.
Когда, на другой день, собрались послы в своей Избе, и одни побуждали собрание
идти к примасу, а другие—вместе с сенаторами к королю, выступил Подкоморий
Великого княжества Литовского, Пац, любимец короля,. и сообщил послам его
решение, под видом уверения, что его королевская милость теперь даст более
благосклонный ответ. Законодательное собрание шляхты, в лице своих революционных
вождей, отправилось в „последний разъ* просить у короляотречения от верховной
виасти.
Маршал Посольской Избы, знаменитый Станкевич, произнес к нему речь, в которой
прежде всего настаивал на том, чтобы жолнеры были „действительно распущены*.
Потом говорил об универсалах, которыми король повелевал содержать его гвардию в
Великом Княжестве Литовском; о козаках, которым он дозволил идти на море; о
братской беседе съ» Сенатом в отсутствии короля; об уменьшении гвардии и
прекращении вооружений.
Король, как бы в вознаграждение за прежнюю ошибку свою, что, без соглашения с
панами рады, дал такой жесткий ответ,
.
85
пустил представление Посольской Избы на голосование сенаторов, после чего,
устами канцлера, произнес требуемое отречение в следующих словах, записанных
Альбрехтом Радивилом:
„Украсил Бог дивными триумфами правление его королевской милости, сегодня же
возложил на главу его новый венец, когда он, после стольких побед, победил самого
себя и отдал во власть и в руки своим подданным. Однакоже не без горести принимает
король эги слова маршала, чтобы жолнеры действительно были распущены: ибо не раз
показал свою действительность, когда подвергал свою голову и грудь столь великой
опасности. Что же касается жолнеров, ои повелел их распустить, отправил листы к
гетманам и старостам, отправил еще и коммиссаров. Универсалы Великому Княжеству
Литовскому он отрицает: он писал только частным образом к литовскому лодекарбию,
чтобы не отказывали по экономиям в прокормлении королевской гвардии, которая
прибыла уже к королю. Что до Козаков, то это правда, что они готовили чайки с ведома
Сената: ибо в пактах с султаном написано, чтоб ои не держался за руки с Буджацкими
Татарами, а как он это нарушил, то представлялось необходимым постращать его
козаками. Теперь, удовлетворяя вашим желаниям, король пошлет к гетману листы,
чтобы козаки оставили эти чайки и вели себя спокойно, не давая повода к нарушению
мира. О беседе с Сенатом король иовелел сказать, что в какой форме нашел он Речь
Посполитую, в такой желает сохранить ее и оставить потомкам. Если в этой беседе
