– Нет, Миша, нет. Это ему с нами невозможно…
– А что мы ему плохого сделали? Мы ему только помогаем всю жизнь.
– Чем помогаем? Чем вообще мы можем помочь ему?!
– Из-за этого ты с ним, а не со мной?..
Надя не ответила. Поставила на стол чашки с кофе, мелкие хозяйственные хлопоты иссякли, и она как будто выключилась, перестала отвечать. Михаил спрашивал, горячился, напоминал ей прошлое, говорил про то, что пора бы и о детях подумать, про денежные дела, про предков, которым вряд ли нравится смотреть на такую вот семью. Она слушала невнимательно, теребила прядку волос, бралась за чашечку с кофе и тут же ставила её на стол, не отпив ни капли. Наконец оборвала гостя в середине очередной занудной фразы:
– А тебе зачем с ним лететь?
– Лететь?.. Куда? А, ты про Камчатку… Ну… Думаю, что лучше всего было бы, если бы ты с ним… Сами… У меня есть дела… Если хочешь, куплю вам билеты туда-обратно.
– Ты хотел помочь ему? Или свой интерес есть?
– Да какой там интерес, Надя, что ты!
– Значит, ты просто так согласен на неделю оторваться от всех дел? И ещё кучу денег потратить? Или это ты не для него, а для меня, да? Хочешь удивить?
– Ну, как тебе сказать…
– Ты, Миша, чудной стал. Пропал на три года, теперь вот появился. Знаешь, Коля всё равно меня уговорит. Не могу с ним спорить. Но я не полечу никуда. Летите сами. Только…
– Что только, Надя?
– Не верю я тебе.
– Ну вот. Поговорили.
Михаил поднялся, двинулся к выходу:
– Разбирайтесь сами.
Она даже головы не повернула.
+
Москва, Малая Ордынка, д. 43
12 мая 2011 г.
– И больше ничего не сказал. Так что я не знаю… Вам решать, Ярослав Васильевич.
Генерал хлопнул по столу большой ладонью, сильно приложился, по-мужски. В кабинете что-то срезонировало, пропело, прогудело. Выругался многоэтажно.
– Время, время, нет у нас времени на эти поездки… Чёртова Камчатка, неделю на неё истратим, в лучшем случае…
– Может, это шизофрения?..
– Какая, к хренам собачьим, шизофрения, что ты несёшь!
Генерал резко встал, набычился, упёрся кулаками в край стола.
– Знаешь, как меня называют за глаза?
– Знаю, Ярослав Васильевич. А зачем…
– Что ты всё спрашиваешь! Причём, зачем! Что за дурацкие вопросы! Что за манера! Отставить! Я буду спрашивать! Я! За глаза меня называют Ярослав Насилыч, да? Так?
– Так.
– Можешь быть уверен, я изнасилую тебя всеми известными способами, но ты добудешь информацию, которая мне нужна!
– Но… чтобы добыть… нужно ведь понимать…
– Ничего не нужно понимать! Я тебе ясно сказал: есть большие проблемы со связью. Огромные проблемы. Мы концов найти не можем. Не понимаем даже, что происходит. Похоже, что Куйбышев что-то про это знает. Или не знает, но может. Или не может, а... Мать твою, что тут рассуждать! Информация мне нужна, и срочно! Времени нет совсем, дойдёт ли это до тебя!
– Но он ни о чём, кроме Камчатки…
– Значит, летите на Камчатку. Всё с предельной скоростью. Деньги на карточку тебе переведут. Про это не думай. Билеты вам зарезервируют. Прямо сейчас в Домодедово… Тридцать вторая стойка… Я распоряжусь.
– А там?
– На Камчатке вас встретят. Якобы твой знакомый. На военном вертолёте полетите на этот мыс. Сразу. Спать по пути придётся. Времени нет у нас совсем, запомни это!.. Сумку с камерой возьми. Как зовут знакомого – сообщим по телефону.
– Но это же липа. Он ни за что не поверит, что у меня такие связи.
– Неважно. Главное, что он полетит. Оставь его. Пусть стоит на берегу или на утёсе, где ему там понравится, не знаю. Наблюдай со стороны, снимай всё, что сможешь. Мы со спутников снимем остальное. Жучки тебе Федосеев выдаст, ему на куртку пристегнёшь и себе, и носить всё время! Твоя роль – как можно быстрей вернуть его в Москву. Быстрее, ты понял?..
+
Из записей Н. Куйбышева
Аргентина
17 февраля 2011 г.
Длинноухий Коротышка
Сантос Годино не даёт мне покоя, Длинноухий Коротышка. Он приходит вместе с порывами памперо. Он рассказывает мне такое… лучше бы не знать этого. И не узнал бы, если бы не приехал сюда.
Название «памперо» придумали испанцы, ничего не поняв: из пампы дует, значит, памперо. Но это ветер из Антарктиды. Он проносится над Андами, падает с них на пампу и несётся к побережью Атлантики, принося простуды и грипп; холодный, мокрый, не любимый никем, кроме горстки индейцев, потомков коренных жителей. У них никаких простуд не бывает, наоборот, они гордо ходят под его ударами по улицам своих факторий, сгоняют овец, курят длинные трубки и ни о чём не беспокоятся, кроме названий. Каждый памперо должен быть правильно назван, и тогда он не страшен. Есть секко – сухой, ровный и не очень холодный, без дождя. Небо при нём высветляется, и индейцы глядят на звёзды, определяя, что будет с миром дальше. Есть сьюсьо – пыльный, задевший на своем пути песчаные участки пампы. Он шепчет о прошлом… Есть турбонада и суестадо, бестолковые, суматошные и лживые. И, наконец, бывает, что памперо разворачивается, превращается в норте, тихий, тёплый, пошлый ветерок с мелким дождичком вперемешку, такой знакомый мне по Питеру.
