– Давай.
Берко показалось, или водовик взглянул на него с благодарностью?
– Черет, – осторожно спросил он, – а если бы ты отдал мне долг, тогда, летом, что я получил бы от тебя?
– Не знаю. А чего бы ты хотел?
– И я... не знаю. Что ты можешь?
– Найти что-нибудь, если это было потеряно в воде, – медленно стал перечислять Черет: – Еще – заговорить твое тело, чтобы ты не мог утонуть. Или подарить тебе умение находить воду даже там, где она прячется глубоко в земле. Если бы ты был взрослым, мог бы познакомить тебя с водяницей...
Он помолчал и добавил неуверенно:
– А больше, наверное, ничего.
– Значит, освободить ты меня не сможешь? – упавшим голосом уточнил мальчик.
– От... колдуна? Нет, этого я не могу. А ты бы мог отпустить меня? Это очень просто. Нужно только сказать: «Я прощаю тебе долг»...
– Нет! – Берко вскочил. – Даже не проси.
И заколотил в дверь, вспомнив, как наместник ровным, спокойным голосом перечислил, что сделает с его родными, если тот отпустит водовика. Слушать было настолько жутко, что он чуть не заткнул уши.
Сзади Черет позвал: «Берко!». И еще раз. Паренек не оборачивался, продолжая стучать. Наконец, снаружи отодвинули щеколду, дверь со скрипом приоткрылась. Берко выскочил, моргая от слез и яркого солнца.
– Он согласен? – рядом возник Стригур.
– Да. Завтра у реки. Черет говорит, что нужна вода... свободная.
– Хорошо, пусть будет вода, – снисходительно кивнул хозяин.
* * *
Здешняя река была широкая, но мелководная. По обоим берегам тянулись поля, и только у воды кустились ивы с мелкими листочками, трепещущими от каждого дуновения. Будто кто-то развесил на ветвях низки мелких серебристых рыбок.
Когда водовика опустили на землю, он тревожно огляделся. Косые лучи солнца словно размывали контуры его бледного тела. Казалось, еще немного – и оно растает, обратится клочком тумана. Берко с Черетом встретились взглядами, и мальчик отвернулся: в глазах приятеля плескалась детская растерянность. Берко и сам ощущал тревогу: здесь все было чужим, не похожим на их родные места.
Один из охранников грубо толкнул Черета в спину, тот пошатнулся, ступил вперед. Его ноги оказались в воде. Всплеск – и он растворился в реке, канул, словно не было. Упустивший пленника воин кинулся за ним, но наместник крикнул:
– Стоять!
Вцепился в плечо мальчишки:
– Зови его!
– Он сейчас вернется.
– Я сказал – зови!
Берко молчал, хотя пальцы впивались когтями хищной птицы... Наверное, дело закончилось бы новыми побоями, но тут Черет, фыркая, поднялся из воды. Откинув назад мгновенно высохшие волосы, обвел людей взглядом прозрачных глаз. И все присутствующие облегченно выдохнули.
По знаку хозяина охрана отступила. Сам наместник, делая шаг назад, толкнул Берко в образовавшийся полукруг. Приказал:
– Начинайте.
Паренек ступил на мелководье, встал перед водовиком. Черет прижал руки к его груди, прошептал, глядя на него снизу вверх:
– Потерпишь немного? Мне бы успеть договориться со здешней рекой.
– Зачем?
– Я могу жить в любой воде, но поможет только та, что признает меня своим. Иначе плохо мне придется.
Черет перестал шептать: громко, нараспев, начал произносить слова незнакомого языка. Берко почувствовал, как встревожились люди за его спиной, один за другим хватаясь за обереги. Ему самому не было страшно. Наоборот, скачущий речитатив застучал внутри, словно нехитрая музыка деревенского праздника. Но если музыка побуждала пристукивать ногами, хлопать в ладоши, пускаться в пляс, то заклинание Черета сжало горло, дрожа неспетой мелодией. Берко закашлялся, пытаясь избавиться от зарождающегося желания петь. Он захлебывался в кашле до тех пор, пока водовик сердито не прикрикнул на него:
– Да делай же то, к чему тебя влечет!
И тогда мальчик запел – без слов, одним голосом, который то разливался половодьем, то журчал водой на перекатах. Как вода, рассказывая каждому о своем. Заслушались все, даже Стригур. Черет медленно, неохотно опустил руки, сказал совсем тихо – его друг скорее догадался, чем услышал:
– Не хочет здешняя река меня принимать.
Но Берко был слишком переполнен происходящим, чтобы обратить на этот шепот внимание. Он отвернулся, вышел на берег. Чувствуя, как опять рвется на волю незнакомый щемящий напев. Наместник жадно впился глазами в его лицо:
