Кажется, его путь был окончен.
Он устало прикрыл глаза и постоял так, передыхая. Большой, обманчиво неуклюжий. Из-за серо-коричневой шкуры – совсем как одна из здешних старых, давно расставшихся с верхушками, скал. Между которыми негустой россыпью раскинулись простые cеровато-коричневые камни. Те самые? Мастодонт прислушался. Потом поднял хобот и неуверенно, вполголоса поприветствовал. Уже не очень-то надеясь на успех. Но минуту спустя от земли заговорили. Вразнобой, в несколько невнятных, словно со сна, голосов поздоровались. Потом монотонно-заученно, но тоже нестройно, предложили начинать. Мастодонт перевел дух. Помедлил – припоминая, собираясь с мыслями – и стал рассказывать. Постепенно все сильнее растворяясь в щемящих, сладостных и печальных воспоминаниях.
Он говорил о поросших высокими, сочными травами равнинах. О прохладных тенистых лесах – и о теплых солнечных ливнях. О неспешно кочующих стадах величественных мастодонтов. Обо всем, чего больше не было в этом мире, но что одно только уже могло взволновать его сердце.
Он говорил медленно, с подробностями, тщательно подбирая слова. Стараясь, чтобы камни лучше представили и запомнили. Впитали всё – и его жизнь тоже. От вкуса первого листочка, сорванного им без помощи матери – до горьких слез одиночества, когда соплеменники, несправедливо осудив, прогнали его в далекие, безжизненные горы. Как ни странно, но изгнание оказалось спасением. Потому что, когда он вернулся, не было в родных краях больше ни одного мастодонта. Да и сами знакомые места, продуваемые насквозь холодным северным ветром, изменились до неузнаваемости. Снежная пустыня с черными стволами мертвых деревьев. Бесконечная ледяная стена на горизонте. И повсюду ему попадались окоченевшие трупы его сородичей. Время могучих мастодонтов закончилось. Он не мог поверить, но бесстрастные слова снизошедшего к его отчаянию ветра лишили последней надежды. И вот теперь мастодонт рассказывал. Хотя помнил, какая установлена плата. С каждым произнесенным им словом все больше темнела и обвисала шкура. Все резче проступали, норовя прорваться наружу, кости. Гулко, с перебоями стучало в груди. Как только все будет сказано, мертвое тело мастодонта рухнет на землю. Правда, он избегнет гниения и не достанется стервятникам. Потому что сразу же станет горкой серовато-коричневой пыли. Которую потом разнесет ветер. Может быть, знакомец того, что рассказал ему о гибели мастодонтов и о долине говорящих камней. Тот ветер говорил, что исчезает не только пришедший поведать свою историю. Исчезнет и все, о чем он поведал. Исчезнет его мир. Так уж устроено – в долину приходят, чтобы хоть что-то сохранить или от чего-то избавиться. Или и то и другое вместе. А взамен – остаться там навеки. Но старый мастодонт не страшился рассказывать. Он ведь говорил о том, чего давно уже не существовало. Исчезнуть предстояло только ему.
До слуха мастодонта донеслись недовольные восклицания, и он остановился. Похоже, камни о чем-то спорили. Потом один, неожиданно юный и звонкий голос, обращаясь к нему, воскликнул:
– Послушай, ты ведь почти закончил. Я чувствую – тебе осталось рассказать совсем немного. Но мы все еще не раз услышим эту историю. А здесь так редко кто-то появляется. Позволь, я тоже кое-что расскажу тебе.
Нет, мастодонту не хотелось откладывать. Мучительная боль расползалась по телу, меркло в глазах. Но он сам пришел сюда излить душу, и ему понятно было желание камня поговорить. Поэтому он сказал, с трудом шевеля бессильно обвисшим хоботом:
– О долине говорящих камней? Нигде больше камни не умеют разговаривать. Вы знаете об этом?
Раздались снисходительные возгласы. И тот же, звенящий молодостью и нетерпением голос, откликнулся:
– Да, мы знаем, что мы – особенные. Но у каждого из нас – своя, отдельная история. Когда твои кости рассыплются в прах, еще один камень здесь обретет способность говорить. Он будет долго и подробно – совсем как ты сейчас – рассказывать желающим о твоей жизни. Ты как бы родишься заново. Родится твой камень.
Над таким известием стоило подумать, однако старого мастодонта беспокоило другое.
