— Да не присесть тебе пятьсот раз, — сказал новичок.
— Если не присяду, откатаю тебя пятьдесят раз по камере. Присяду — ты меня.
— Бесполезный спор. Не присесть тебе пятьсот.
Камера наблюдала за спором, и самые шустрые подлили масла в огонь.
— Да поспорь с ним. А катать будет по очереди всю камеру.
И они стукнули по рукам.
Глаз разделся до трусов и вышел на середину.
— Так, приседаю с одним условием: руки держу на коленях.
И Глаз начал. Зеки залезли на шконки, закурили и стали спорить, присядет или нет. Все решили: не присядет.
Он сделал первую сотню и начал вторую.
— Смотри-ка, на вторую попер, — удивились некоторые.
— Сто — не пятьсот, — возразили другие.
Глаз приседал — камера наблюдала. Иногда кое-кто вставлял реплики, чтобы Глаз заканчивал, а то у него сил не будет катать мужиков.
Глаз присел половину, и в камере — тихо. Слышно только судью.
Вот сделана последняя сотня, и камера взорвалась:
— Молодец!
— Мастак!
— Спортсмен!
Все разом заговорили. Глазу пожимали руку, дружески хлопали по плечу.
Мужики с дороги убирали столы, и Глаз залез на плечи мужчины. Под улюлюканье камеры тот откатал Глаза пятьдесят раз.
Теперь для Глаза, да и для всей камеры было занятие. Как только в камеру приходил новичок, Глаз спорил с ним на приседания. И тот проигрывал.
С пятисот приседаний он дошел до тысячи. Когда приседал, его обмахивали полотенцами. Камера только и ждала новичка. Не успеет Глаз с ним поспорить, как с дороги убирают столы, а с полу матрацы, освобождая дорогу.
В камеру набили столько народу, что и на полу места хватать не стало. Среди новичков несколько бичей. С самым молодым из них Глаз часто разговаривал. Он был тюменский. Несколько лет нище не работал, разъезжая по городам. Но от Тюмени далеко не уезжал. Его в камере прозвали ББС — бич ближнего следования. ББС было двадцать с небольшим. Он высокий, крепкий. Жажда приключений тянула в поездки. Он курсировал в Свердловск, Челябинск, Омск. Потом возвращался домой. К матери. Отсыпался, отъедался и снова уезжал. За бродяжничество посадили.
Другой бич — лет тридцати пяти. Он разошелся с женой, оставил ей квартиру и стал бродяжить. Объехал пол Советского Союза, добывая на еду случайными заработками. Этого бича прозвали БДС — бич дальнего следования.
Но был в камере бич бичам, лет сорока разбитной мужчина, объехавший за свою жизнь все республики. Не было места на карте, где бы он не был. Этот в отличие от других на работу иногда устраивался, чтоб была отметка в трудовой книжке и в паспорте. Бродяжил более десяти лет. Он был черный, как негр, — его нажгло солнце юга. На лето приезжал в Сибирь, а на зиму отчаливал на юг. Он гордился тем, что бродяжил и мог в камере дать отпор любому. Бичей в тюрьме не любили. Они были грязные, и у многих, когда с них состригали шевелюры, копна волос на полу шевелилась от вшей. В камере с ними не кентовались. Бичи были посмешищем зеков и надзирателей. Прожженного бича прозвали БОН — бич особого назначения. По виду никто не мог сказать, что он бич. Одевался не хуже других, и вшей у него не было.
Говорили, что старые, немощные бичи на зиму стараются попасть в тюрьму, где их будут кормить. А к лету выйдут на свободу. Так это было или не так, но Глаз таких бичей не встречал, кто бы добровольно пришел в тюрьму. Еще про бичей говорили: когда осенью 1967 года объявили амнистию, многие плакали. На зиму выгоняли на улицу.
В последние недели в Тюмени на бичей проводили облавы и многих повылавливали. В камере — около десяти бичей. Они негодовали на местные власти и ругали милицию.
Сосед по шконке у Глаза мужчина из Голышманова, украинец Дима Моторный. Тоже попал за частнопредпринимательскую деятельность. На свободе работал в телеателье. И земляка Глаза, Володю Матвиенко, называл подельником. Дима писал стихи. И вот он написал стихотворение о Глазе, на мотив популярной песни о соседе. Сел за стол и стал читать:
Я не знаю, что мне делать,
Дайте мне, друзья, совет.
Одноглазый, неспокойный
Появился здесь сосед.
Целый день он донимает
У кормушки дубака,
Если кто играет в шашки,
То он тычет под бока.
