Земля полнится слухом. Неизвестно какими путями, едва рассвело, в Падуне знали, что Петров при попытке к бегству ранен. Мать Глаза узнала об этом на почте и вместе с мужем поехала в Заводоуковск. В милиции сказали: этап отправлен, а у Коли рана несерьезная — прострелена мякоть руки.
Ехать сто километров в автобусе и глазеть по сторонам! Смотреть на женщин и ловить сеансы! Глаз пожирал взглядом прохожих. Всем радостно из окон видеть волю, а ему грустно: побег не удался.
В Тюмени улицы запестрели людом, и не только молодые заключенные, но и пожилые вылупились в окна. Хотелось посмотреть город, в котором будут жить, но которого видеть не будут.
Рядом с Глазом сидел малолетка — Сергей Недогонов. Симпатичный, попавший за хулиганство. Чувства он изливал вслух.
— Во, смотри, — сказал он Глазу, — какая идет.
И половина заключенных устремила взгляд на девушку.
— А вон, смотри, другая. Вот это да! Ну, кровь с молоком!
Глаз любовался девушками молча. Но увидев пышногрудую, в оранжевом пальто, восхищенно сказал:
— Шофер! Тормози! Дальше не поеду.
Водитель затормозил. Зеки засмеялись. На светофоре красный свет. И менты смотрели на девушку. Если б у автобуса сломался мотор или отвалилось колесо…
Вот и тюрьма.
На шмоне Глаз раздевался и одевался медленно: рука болела. Мог и быстрее, но делал вид, будто больно, и кривил лицо.
Увидев дежурного по тюрьме, сказал:
— Товарищ капитан. Я раненый. Мне нужно на рентген. Что-то тяжело дышится. Кажись, легкое прострелено.
— Как разведут по камерам, сводим. Что же ты с огнем шутишь?
— Что шучу? В малолеток не стреляют. А меня продырявили.
— Откуда они знали, что ты малолетка?
— А я, когда бежал, крикнул: «Не стрелять — бежит малолетка».
Когда этап повели на склад получать постельные принадлежности, Глаз сказал ребятам:
— Матрац в камеру не понесу. Скажу, рука не пашет. Пусть сами тащат.
Он представил, как его впускают в камеру, а разводящий заносит следом матрац. «Клево будет. В хате обалдеют: как же так — дубаки Глазу матрац таскают!»
— У тебя левая прострелена, — отрезал разводящий, — а ты в правую бери. Не хочешь нести — будешь спать без матраца.
Его закрыли в камеру. Он появился на пороге — шарф перекинут через шею и поддерживает раненую руку. Пацаны повскакали с мест, и камеру пронзил рев приветствия. Глаз кинул небрежно матрац на свободную шконку.
— Здорово, ребята!
И камера взорвалась второй раз.
— Что с рукой? — крикнуло несколько глоток.
— В побег ходил. Плечо прострелили.
И в третий раз дикие вопли, камера приветствовала его как героя, как победителя.
К нему подходили и здоровались за руку.
Пятнадцать рыл устремили восхищенные взоры и ждали рассказ.
— Так, — сказал он, и камера замерла. — Да, Толя, — обратился он к высокому, здоровому парню. Это над ним все издевались. — Скажи дубаку, что Глаза надо сводить на рентген. Скажи, что дежурный по тюрьме обещал. И еще скажи, что мне плохо.
И Глаз сел на кровать.
Когда Толя исполнил, Глаз, встав посреди камеры, начал рассказывать.
Как только дошел до того, что из-за воротника пальто не было видно руку и он испугался, не оторвало ли ее, камера покатилась со смеху.
Этот момент просили рассказать подробнее. И все опять балдели, будто слышали впервые.
Сегодня Глаз был герой. Им восхищались. Ему завидовали. Его внимательно слушали. И он, смакуя побег, врал, что слышал свист пуль, но не обращал внимания.
Вскоре его увели на рентген.
— Ты родился в рубашке, — сказал доктор. — Один-два сантиметра правее — и точно в сердце.
