— Что привело тебя в такую даль, в Дарлингтон?
— А, — пожала она плечами. — Решили вот с Рексом прокатиться…
Гарольд, сияя, обернулся.
— Боже ты мой… Он тоже здесь?
— Он пошел в канцтовары Смита[29]. Ему нужно купить скрепки. А потом, он давно мечтал посетить железнодорожный музей. Там выставлен «Локомотив»[30].
Он нависал над ней и, не отрываясь, глядел на ее лицо. Морин казалось, будто на нее направлены два ярких прожектора.
— Паровоз так называется, — пояснила она, поскольку Гарольд по-прежнему не двигался и лишь улыбался ей.
Она же не сводила глаз с его губ. Овал лица, прежде застывший, утратил былую неподвижность, несмотря на бороду, а губы помягчели.
Какой-то старик заорал в мегафон, обращаясь к толпе:
— Накупайте всего как можно больше! Так заповедовал Господь! Покупки придают нашей жизни смысл! Иисус приходил на землю за покупками!
Старик был босой. Его обращение разбило лед: Гарольд и Морин улыбнулись. Она ощутила, что между нею и мужем заключен тайный сговор, как будто только они одни в целом мире видели все в истинном свете.
— Люди, люди…
Морин понимающе покачала головой.
— Всякие попадаются, — отозвался Гарольд.
В его словах не было и толики снисхождения, впрочем, и осуждения тоже. Напротив, они выражали, скорее, великодушие, давая понять, какая это восхитительная штука — человеческие странности, и Морин враз почувствовала себя до невозможности ограниченной личностью. Она спросила:
— Найдется у тебя время на чашечку чая?
Заваривая «Эрл Грей», она никогда не называла это «чашечкой». Удивительно, что свою английскую чопорность она взялась отстаивать, предложив выпить именно чаю.
— С удовольствием, Морин, — ответил Гарольд.
Они зашли в кофейню, расположенную на первом этаже универмага: Морин решила, что следует доверять только тому, что хорошо знаешь. Девушка за прилавком уставилась на Гарольда, словно припоминая, а Морин, несмотря на гордость за него, почувствовала себя немного не у дел. В дорогу она в последний момент решила обуть новые, еще не надеванные кроссовки; они отблескивали на ее ногах, словно маячки.
— Столько всего разного, — произнес Гарольд, задумчиво разглядывая кексы и пирожные — каждое в отдельной бумажной корзиночке. — Ты точно не против заплатить, Морин?
Ей же хотелось глядеть и глядеть на него. Впервые за много лет голубые глаза Гарольда вновь засияли живостью. Он теребил огромную бороду, скручивая из волосков сосульки, и они топорщились, словно сахарные шипы. Морин стало интересно, догадалась ли девушка за прилавком, что Гарольд пришел со своей женой.
— Что ты возьмешь? — спросила она.
Ей хотелось добавить «милый», но слово почему-то застеснялось и не захотело произнестись.
Гарольд попросил купить ему, если можно, ломтик торта «Марс» и клубничное фраппе. Морин звонко рассмеялась, словно его заказ стоил ей кучу денег.
— А мне, пожалуйста, чай, — обратилась она к девушке за прилавком. — С молоком и без сахара.
Гарольд добродушно улыбнулся продавщице, чье имя значилось на табличке, приколотой над левой грудью. Та, к изумлению Морин, покраснела до корней волос и тоже расплылась в улыбке.
— Вы тот самый, из новостей, — сказала она. — Паломник. Мои приятели считают, что вы — просто отпад! Вы подпишете мне?
Она протянула руку и подала фломастер, а Морин в очередной раз подивилась, когда Гарольд без колебаний вывел автограф на нежной коже девушки повыше запястья и следом надписал: «Всего доброго, Гарольд». Он даже ничуть не смутился.
Девушка согнула руку в локте и долго в упор рассматривала подпись. Затем поставила на поднос напитки и пирожное, положив вдобавок булочку.
— За мой счет, — сказала она.
Морин в жизни не видела ничего подобного. Она пропустила Гарольда вперед. Стулья перед ним сами собой раздвигались, а голоса смолкали. Морин заметила, что посетители кофейни бесцеремонно разглядывают его и что-то шепчут друг другу из-под ладоней. За столиком в углу пили чай три дамы приблизительно ее возраста. Морин стало любопытно, куда подевались их мужья: играют в гольф, умерли или тоже слиняли от своих жен.
— Добрый день! — жизнерадостно поприветствовал Гарольд абсолютно незнакомых ему людей.
