— Не волнуюсь, — сухо ответила Наталья. — Она настолько безупречна, что аж противно. Иногда так и хочется ее немного подпортить. Для пикантности. Такой не должно быть. Но главное, не хочется давать этому журналисту информацию для домыслов. Он ведь не дурак. И понимает, что ситуация-то очень опасная. Только пока не знает, насколько все действительно серьезно. А появление сотрудника ФСБ в штабе ТОРС — это дополнительный штрих в общую картинку. Впрочем, он вас почему-то принял за журналиста.
— Я и есть журналист. Моя официальная должность — специальный корреспондент холдинга «Комета» в газете «Военная тайна».
— А неофициальная? — Наталья действительно направилась в буфет на четвертом этаже.
— Аналитик научно-технического отдела. По основной профессии я физик.
— Теоретик? — не удержалась от легкой язвы Наталья.
— Не только. Больше экспериментатор, если угодно. Вы, может быть, не знаете, но теоретиков в лаборатории и на полигоны не пускают. Из-за феномена Паули. Слышали?
— Нет. Это врач?
— Отнюдь. Это известный в конце девятнадцатого века физик-теоретик. Есть такой феномен, необъяснимый, но имеющий фактологическое подтверждение, что в присутствии теоретиков в лабораториях ломаются приборы, а иногда взрываются. У Паули этот эффект был невероятно сильным. Его официально отстранили от работы в университете, в дни его лекций не проводились эксперименты на физическом факультете, а работал он в своем домике за городом, подальше от физического корпуса[7].
— А как вы попали в ФСБ?
— Это старая история. Еще при СССР.
— Секрет?
— В общем, нет. Еще в институте пригласили, сначала внештатным, а после выпуска уже в штат.
— Высокий чин?
— Нет, я капитан запаса.
— Что ж так? Проштрафились? — Наталья его не жалела.
— Вроде того. После развала Союза попал под сокращение, а потом почти десять лет работал на полигоне в Казахстане, пока не облысел.
— Ого! Большая доза?
— Нормальная. Потом два года жил в тайге среди староверов и лечился травами и диким медом. Как видите, снова оброс.
Наталья сходила за кофе. Денег с нее не взяли, так как сотрудники, входившие в штаб ТОРС, обслуживались бесплатно.
— А вы не пойдете на пресс-конференцию? — спросил Пичугин.
— Нет. Справятся и без меня. Слишком много спецов по А20, незачем плодить слухи. Набиев уже, вон, насочинял… Впрочем, если быть честной, он не сочинял, а догадывался. И в самую точку.
— Диагноз ведь подтвердился?
— К сожалению. — Наталья высыпала два пакетика сахара в стаканчик с капучино.
— Не хотите официально объявить?
— Не хочу. Пока. И не в моей компетенции. — Наталья помешала напиток узкой пластиковой ложечкой. — Один случай — это еще не эпидемия, меры мы приняли. Теперь нужно ждать. Ждать и выявлять контактных, изолировать их. Наблюдать. Главное, это найти первого заболевшего. Реально первого, того, кто заразился от животного или от блохи. Понимаете? Или диверсанта.
— Вы всерьез думаете, что… — Пичугин не успел закончить фразу, но ее смысл и так был очевиден.
— Я допускаю такой вариант. Но при этом не могу объяснить, кому и зачем это могло понадобиться. И подход для террористов, мне кажется, странный. Теракт логичнее устроить в публичном месте, в торговом центре, театре… Ну, вы понимаете. А тут таксист. Нелогично и глупо. Или мы чего-то не знаем. Может быть, аэрозоль распылили случайно. Олег, понимаете, легочная форма вот так из ничего не возьмется. Есть определенные законы развития болезни. Вы представляете их себе?
— Ну, так, в общих чертах. Читал брошюрки, как и все, кто работал в степи.
— Чтобы не совсем в общих, я вам объясню. Чисто легочной формой может заразиться человек, находящийся в одном помещении с умирающим от септической формы, когда палочка окажется в воздушно-капельной взвеси в теплом воздухе. Вдыхание этой взвеси приведет к первичной легочной форме. Вы можете представить себе такую ситуацию в современном городе?
Олег покачал головой.
— Я тоже не могу. Но чтобы само собой, только так. В любом другом случае, в том или ином виде, или злая воля, или… Ну, стечение обстоятельств. Если честно, в злую волю верится почему-то больше.
