Они промолчали.
А я вышел.
* * *
К весне ко мне приехала на свидание Ира Б.[37]
Но результат был тот же, что и зимой.
Я работал все там же, на дровах УЖД. Однажды перед самым обедом к нам на работу пришел офицер дивизиона и велел конвою снимать бригаду и вести в зону. Зэки были удивлены: бригады с работы снимают очень и очень редко. Все были рады, что к обеду будут в зоне, и только гадали: «В чем же дело?»
Но и в зоне мы ничего не узнали. Никто ничего ни нам, ни бригадиру не объяснил. На следующее утро меня опять не выпустили на работу, а вся бригада ушла. Вот это-то и подсказало мне, что ко мне снова кто-то приехал. Это же мне подсказывали и зэки, знавшие о первой моей истории со свиданием.
Вечером, когда бригады вернулись с работы, мне несколько человек сказали, что ко мне приехала на свидание родственница.
Интересно, что зэки из моей бригады мне тоже об этом сказали, но с просьбой не рассказывать никому, что я об этом узнал от них. Оказывается, старший лейтенант Сирик — кум нашего лагеря, приходил на работу к моей бригаде и предупреждал бригадира и бригаду, чтобы мне ни слова не говорили о том, что ко мне приехали на свидание. Позже, дней через десять, бригадир мне сам признался в этом.
— Только не подводи меня, — просил он, — не проговорись, что это я тебе сказал. Ведь эта сволочь (он имел в виду Сирика) сгноит меня потом.
Дня два меня не выпускали за зону на работу — именно столько, сколько Ира Б. находилась в поселке. Она знала из моих писем, отправленных мимо лагерной цензуры, где и в какой бригаде я работаю. Она легко нашла мою бригаду, видела ее, но меня там не было. А Сирик, как рассказывали зэки (как мои бригадники, так и бесконвойники), шнырял за ней тенью, не спуская с нее глаз. Он прятался от нее за углами домов, за заборами и штабелями дров.
А солдаты рассказали, что слышали и видели они. Иру встретили еще на местном аэродроме. Только она сошла с самолета, как к ней подошли и стали расспрашивать: куда едете, к кому едете, зачем едете. Она, как мне рассказали те же солдаты, попробовала схитрить, чтобы от нее отстали, и сказала, что едет к родственнику на свидание, но не в лагерь на Красном Берегу, а в соседний поселок, в котором тоже есть лагерь. Ей, конечно, не поверили и все время строго следили за каждым ее шагом. Мне кажется, что за ее поездкой ко мне следили еще из Москвы.
После этого меня больше вообще не стали выпускать на работу за зону и определили на работу в ремонтную бригаду, которая занималась ремонтом лагерных бараков.
В основном я работал в паре с печником. Ходили мы с ним по баракам и ремонтировали печи.
Звали моего печника Александром, и мы с ним хорошо ладили. Он был из Мытищ — это почти Москва. Когда он узнал, что я перед арестом жил в Александрове и, часто наезжая в Москву, каждый раз проезжал через его город, он стал считать меня своим земляком. Парень он был вообще-то хороший, если не считать того, что увлекался чифиром. Но это общая черта у зэков, и обычно на это не обращают внимания.
Обычно никто не контролировал, как мы работаем. Ни комендант, ни завхоз и никто из администрации не стоял над нами. И не было у нас твердого распорядка дня. Мой напарник часто куда-нибудь убегал в поисках чая на заварку, а я или уходил к себе в барак и читал там, а если было солнечно, то пристраивался где-нибудь под весенним солнцем и грелся.
Но такое удовольствие длилось недолго. Где-то в начале мая стали укрупнять бригаду, которая строила в зоне новые жилые бараки. Вот в эту-то бригаду и перевели меня с печных работ. В эту бригаду рвались многие зэки. Но когда бригаду стали расширять, то туда направили тех, кому, как и мне, по режимным соображениям был закрыт выход за зону.
Обычно весной идет отсев потенциальных беглецов из лесоповальных бригад. Пока тайга в снегу и побег практически неосуществим, на лесоповал отправляют всех, кого можно выгнать туда по состоянию здоровья. А как только снег сходит и тайга начинает зеленеть, бригады чистят. В тайгу выпускают только тех зэков, у кого срок маленький, три-пять лет. Или тех, у кого срок большой, но уже подходит к концу. Если у кого-то срок маленький, но нет на воле семьи или он жил до ареста без прописки — тому тоже летом в тайгу выход закрыт.
