Вот из такой братии и шло пополнение в строительную бригаду.
Бригадиром в этой бригаде был болынесрочник по имени Иван. У него был большой опыт бригадирства, и он умел вертеться между начальством и зэками. Мужик он тоже был в общем-то хороший, отношения у меня с ним были нормальными.
Недели через две после перевода в строительную бригаду у меня опять создалась конфликтная ситуация с администрацией лагеря.
Дело в том, что перед отправкой из Соликамска на Красный Берег я обменялся барахлишком с кем-то из освобождающихся зэков: вольную рубашку и туфли с брюками я обменял на кое-что из лагерной одежды. Вольные тряпки в лагере носить не дадут, а отберут в каптерку. Да и я после последнего суда уже мало верил в освобождение по окончании приговора. И все равно придется в лагере выписывать одежду и расплачиваться за нее из заработка, в котором зэк никогда не уверен, будет он у него или нет. Основная одежда лагерного образца у меня осталась еще с Ныроба, и в нее я был одет по прибытии на Красный Берег.
В апреле я написал в письме родителям и друзьям в Москву, что раз не дают мне свидания с друзьями, то пусть приедет мать на личное свидание. Эти письма я отправил как и положено зэку — через цензора.
А недели через две-три меня вдруг вызывают к себе Иванов и Медведько.
Сначала разговор шел ничего не значащий: как живешь, как работаешь, чем занимаешься в свободное время и так далее.
Потом вопрос:
— Вы получали у нас вещевое довольствие?
— Нет.
— А откуда у вас то, что на вас?
— Я же к вам приехал не с воли, а из лагеря. Там-то я и получал вещевое довольствие.
— А у нас, значит, вы не получали ничего из одежды?
— Нет.
Иванов вертел в руках мою карточку вещевого стола и показал ее мне:
— У вас вот записаны только теплые рукавицы.
— Да, только рукавицы я и выписал. Остальное привез с собой из Ныроба.
И разговор на этом закончился.
Вечером же по лагерному радио зачитали приказ начальника лагеря, в котором сообщалось, что «за незаконное приобретение одежды лагерного образца (телогрейки и куртки х/б) заключенный Марченко лишается права на очередное личное свидание с родственниками».
Ни Иванова, ни Медведько в зоне уже не было.
На следующий день я поймал Иванова, и он мне не моргнув глазом сказал, что ему известно, что я купил телогрейку и куртку здесь, на Красном Берегу, за наличные деньги.
— Это ложь. Вы сами знаете.
Но объясняться было бесполезно.
То же самое мне ответил и Медведько днем позже.
Я написал жалобу прокурору по надзору. Дней через двадцать меня вызвали в штаб и зачитали ответ. В нем прокурор мне сообщил, что мое заявление с жалобой на незаконное лишение свидания он направил на рассмотрение начальнику Управления. И тут же мне дали прочесть и ознакомиться под расписку с ответом начальника Управления. В этом ответе говорилось, что я незаконно обменял вещи на пересылке в Соликамске.
Хотя меня все это и бесило здорово, но я решил на все плюнуть и больше не заводиться на эту тему. Я ведь знал, что кому-то, кто контролирует мое поведение, не хочется, чтобы я виделся со своими с воли. Поэтому меня лишат законного свидания любым путем и независимо от моего поведения. Вот и придумали «нарушение» мной лагерного режима.
Но когда через месяц в зону приехал этот самый прокурор по надзору для приема зэков, то он вызвал меня к себе сам. Я к нему не записывался — не испытывал в этом ни нужды, ни желания.
Когда меня к нему вызвали, я и не подумал, что разговор будет вновь идти о лишении меня свидания. Я думал, что будет что-нибудь новенькое.
Я сразу же, как только вошел, попросил его объяснить мне, зачем он меня вызвал. Услышав же от него, что опять о том же самом, я поморщился и сказал, что мне хватило его письменного ответа, чтоб понять, с каким прокурором я имею дело.
— Но ведь вы действительно не получали здесь вещевое довольствие?
— Я сюда приехал не с воли, а с такого же лагеря строгого режима в Ныробе. Там я одевался, и там есть карточка с записью всех набранных мною вещей, в том числе и телогрейки с курткой х/б.
— Но администрация располагает сведениями, что вы эти вещи выменяли на пересылке в Соликамске. А это является нарушением режима.
