Харви подхватил еще два бокала — для ровного счета! — и сделал несколько танцевальных па. Оркестранты заметили это и подхватили ритм. Это было все или даже немного больше, что требовалось Харви, остальные уже освобождали ему место, и он начал танцевать — спокойно и умело, прямо посередине зала. Он поочередно отпивал из обоих бокалов, его шаги становились все шире, а прыжки резче и выше. Наконец, допив все, он завертелся и заскользил в стремительном танце. Гости окружили его, щелкая пальцами и хлопая в ладоши. Настроение поднималось, как карточный домик — хрупкий и ненадежный, но изысканно-красивый. Азарт перекинулся на оркестр, оживился барабанщик. Вдохновенное соло трубача заставило Харви выделывать такую чечетку и становиться в такие позы, каких он не смог бы осилить в нормальном состоянии. Мальчики из центра экстрасенсорного восприятия сказали бы, что на этот танец Харви толкнуло телепатическое излучение, исходящее от зрителей. Конечно, все они «болели» за него, это так же точно, как и то, что Харви реагировал на этот отклик и вытворял такое, что покорило бы и балетмейстеров Большого театра. Когда оркестр почувствовал, что Харви начал уставать, он подвел его к финалу и опустил музыкальный занавес, и труба взвилась в руках трубача, изливая аплодисменты.
Харви остановился, ухмыляясь, раскрасневшийся от танца. Официант подошел к нему с большим серебряным подносом, на котором стояли два бокала, а какой-то остряк взял со стола немного зелени и сплел из петрушки корону. Гвардейцы в красных мундирах вытащили мечи и, подняв их, образовали арку, и Харви прошел под этой триумфальной аркой.
Он вышел на балкон, а аплодисменты в зале все еще не умолкали.
— Эй, — сказал мне Харви, — мы им понравились. Ты молодец.
Это было абсурдно, потому что я лишь шел следом и заполнял паузы, когда следовать за ним становилось слишком трудно.
— Я знал, что трех больших мартини будет достаточно. Я слишком хорошо тебя знаю, — сказал Харви и ухмыльнулся.
Дождь кончился. На балконе было прохладно и темно. Темнота простиралась до далекого Бродвея, где сверкающие рекламы раскрашивали оконные стекла домов. Харви достал пару сигар. Мы смотрели на зарево над темным городом и курили.
— Игрушка для миллионеров, — сказал Харви.
— Да, — откликнулся я, — с восемью миллионами работающих деталей.
— Работающие детали, — со значением повторил Харви. — Да.
Улица под нами была пустынна, если не считать девушки, которая всхлипывала на ходу, и парня, пытавшегося ей что-то объяснить.
— Они бы не убили тебя, — прервал молчание Ньюбегин. — Немного потрепали бы — это да, но не стали бы убивать. В том, что возникла опасная ситуация, виноват Шток, пославший конный патруль, чтобы захватить группу.
Внизу, на улице, всхлипывающая девушка позволила парню утешить себя.
— Кабы знать, где упасть, так соломки бы припасть, — ответил я.
У нас за спиной заскрипела балконная дверь. Девушка, носившая в картонной коробке запасной протез Генерала, вышла на балкон и присоединилась к нам.
— Харви, дорогой, — сказала она так же укоризненно, как до этого разговаривала с Генералом Мидуинтером.
— Что такое, дорогая, — отозвался Харви, — разве Генерал не одолжил тебе свой самолет?
— Видишь ли, — ответила девушка, — я вышла из кабинета вместе с Генералом, а ты валяешь дурака, Харви. Неужели ты не понимаешь, в какое положение это ставит меня?
— Нет, — сказал Харви.
— Я чувствую себя ужасно. Я в полном замешательстве. Вот что я чувствую, Харви.
Харви прищурился и посмотрел на нее в упор.
— Знаешь, дорогая, — протянул он, — от выпивки ты становишься очень красивой.
— Я не пила, Харви, — терпеливо сказала она. Казалось, они повторяли давно привычный диалог.
— Нет, — с восторгом сказал Харви, — но зато я пил!
— Если ты не ценишь наш брак, — сказала она, — то не теряй, по крайней мере, чувство собственного достоинства. Я еду домой через пятнадцать минут.
Она легко заскользила прочь, шелестя длинным платьем.
— Моя жена Мерси, — объяснил Харви произошедший на моих глазах обмен любезностями.
— Ясно, — сказал я.
— Когда-нибудь я подключу электрический провод к ее зубной щетке. — Он замолчал. Думаю, это была очередная шутка, хотя Харви произнес ее без улыбки.
