Сегодня мне исполнилось сто лет.
Я брился и в безжалостном свете лампочки видел в зеркале ванной старое усталое лицо. Конечно, можно было утешить самого себя тем, что такое же лицо и у Хамфри Богарта. Но он обладает еще и париком, полумиллионом долларов в год и дублером, который выполняет за него рискованные трюки. Я смазал порезы на лице. В странной перспективе зеркала мазок крема на щеке напоминал белый след ракеты над оборотной стороной луны.
Стоял февраль, и за окном шел снег — первый снег этого года. Расторопный агент по связям с публикой мог бы его преподнести журналистам как сенсацию. Снег искрился и плыл в воздухе, оседал на волосах девушек. Он был рассыпчатый и хрустящий, как свежие кукурузные хлопья к завтраку, посыпанные сахаром. Не было ничего общего между этим неестественно белым снегом и той дрянью, которая вызывает истерику у служащих Британской железной дороги. Этим утром, в понедельник, снег сминался под каблуками ботинок и высился белыми пирамидами вдоль стен конторы на Шарлет-стрит, где я работал.
Я бросил Алисе свое «доброе утро», и получил в ответ «да не топчитесь же!..» Это прекрасно отражало характер наших взаимоотношений.
Наша контора на Шарлет-стрит — это старая скрипучая трущоба. Обои на стенах пузырятся, в полу торчат металлические заклепки, потому что половицы починить уже невозможно. На лестничной площадке первого этажа висит табличка: «Комнаты для монтажа кинофильмов», а под ней — рисунок земного шара. Африка на этом рисунке, на мой взгляд, слишком узка. Из-за дверей обычно слышно, как работает кинопроектор, и сильно пахнет клеем для кинопленки. Следующая лестничная площадка была недавно покрашена зеленой краской. На одной из дверей — бланк с загнутым уголком, на котором написано: «Б. Айзекс, театральный портной». Одно время это казалось мне очень забавным.
Я слышал, как за моей спиной, пыхтя, поднималась по лестнице Алиса с банкой растворимого кофе. Из диспетчерской доносился рев духового оркестра. Долиш, мой начальник, постоянно жаловался на шум от этой пластинки, но справиться с диспетчерами не могла даже Алиса.
— Доброе утро, — сказала моя секретарша Джин, рослая девушка лет двадцати пяти. Ее лицо всегда так спокойно, словно она принимает нембутал, а высокие скулы и тщательно уложенные черные волосы делают ее красивой безо всяких дополнительных ухищрений. Временами я думал, что влюблен в Джин, а временами казалось, что это она влюблена в меня. Но эти времена, к сожалению, никогда не совпадали.
— Хорошая была вечеринка? — спросил я.
— Думаю, вам она понравилась. Когда я уходила, вы пили пиво, стоя на голове.
— Не преувеличивайте, Джин. Почему вы сбежали домой без предупреждения?
— Пришло время кормить двух моих кошек. К тому же в полтретьего ночи я определенно привыкла ложиться спать.
— Жаль, — вздохнул я.
— Бывать на вечеринках с вами значит оставаться там в одиночестве. Вы усаживаете меня, обходите всех приглашенных, с каждым болтаете, а потом удивляетесь, почему это я с ними не перезнакомилась.
— Но сегодня вечером, — сказал я, — мы пойдем ужинать вдвоем — вы и я. В какое-нибудь тихое местечко.
— Не будем рисковать. Вечером я сама приготовлю дома юбилейный ужин — ваши любимые блюда.
— В самом деле?
— Если вы не против их отведать.
— Обязательно приду, — пообещал я.
— Да уж лучше не отказываться. — Она небрежно чмокнула меня и добавила: — Счастливого дня рождения.
Потом поставила на стол стакан воды и положила на мою промокашку две таблетки «Алка-Селтер» — отличного средства от изжоги.
— Сразу бы положили в воду, — проворчал я.
— Я побоялась, что вы не перенесете шума лопающихся пузырьков. — Она открыла корзинки для входящих и исходящих бумаг и принялась за огромную кипу корреспонденции.
К середине дня мы не очень-то продвинулись с работой, и я сказал:
— Мы даже со «входящими» не разобрались…
— Можем завести корзину «незаконченных дел»…
— Типично по-женски, — сказал я. — Лучший способ решить проблему — переименовать ее. Вы не можете сами просмотреть часть этих бумаг и передать их без меня?
