Дружный смех потряс своды подводного дока.
Колю Смирнова окружили товарищи.
– Коля, поздравляю, поздравляю! Смирнище чертов! Вот заслужил так заслужил!
– Коля! У тебя кто же, сын или дочь?
– Сын, сын! – Коля крутил свой тонкий ус.
Через окружавшую Колю толпу протиснулось несколько рабочих.
– Колька, будь другом, на, возьми!
– Что это?
– Ну что да что… Не видишь? Электрод.
– Какой электрод?
– Мой электрод. На память хочу оставить. Мой, понимаешь? Пусть в предпоследнем шве хоть мой электрод будет.
– Товарищ Смирнов, к вам просьба! Возьмите мое синее стекло. Обязательно с ним варите! Я его потом у себя в столовой на стене повешу, внукам закажу его беречь. Возьмете?
– Николай Арсентьевич! Вот рукавицами моими прошу воспользоваться. Потом отдадите, когда предпоследний шов заварите.
Довольный, радостный, Коля покрутил ус и решил обратиться с речью к окружавшим его товарищам, которых он знал уже несколько лет по совместной работе в туннеле.
– В-в-вот… ч-ч-чт-что… – начал он вдруг и, к величайшему своему изумлению, понял, что заикается.
– Колька! Ты что это? Никак заикой стал?
– Д-д-д-д-д-д… н-н-н-нет же! – попробовал возмутиться Коля, густо покраснел, махнул pyкой. – Вы уж меня простите, товарищи, – вдруг выпалил он, – свой шов я на нашем туннельном комбайне заварю… А вот последний шов… устройство не позволяет, придется вручную.
И он стал проталкиваться к боковому проходу. Увидев идущих ему навстречу руководителей строительства, Коля смутился еще больше, прижался к стене.
– Ты куда? – зарычал на него с напускной свирепостью Иван Семенович Седых. – Ты что же это, забыл, что перед последним предпоследний шов бывает? А ну-ка, марш назад! Сейчас соединение доков произойдет.
– Я… я сейчас, – пролепетал Коля. – Мне бы Нинке телеграмму послать, что шов за нее варить буду…
– А-а! – протянул понимающе Иван Семенович. – Ну беги. Хотя постой… Мальчишку-то как назвали?
– Андреем!
– Ах, Андреем…
Степан Григорьевич, который прошел вперед, резко остановился, услышав последние слова, и обернулся. Лицо его было, как всегда спокойно.
– А второго, когда родится, Суреном назову, – добавил Коля.
– Пойдемте, Иван Семенович, мы задерживаемся, – заметил Корнев.
Седых сердито посмотрел на него и, обращаясь к Коле и стоявшим подле него рабочим, сказал:
– Эх, жаль, у меня внука не будет! Непременно бы Денисом назвал.
Через толпу рабочих Иван Семенович прошел к торцовой стенке дока. Тысячи глаз смотрели сейчас на эту последнюю преграду. Перед ней, скрестив руки на груди, стоял Степан Григорьевич Корнев.
Вдруг шум моторов изменился. Сразу смолкли все голоса. Монотонно, но по-другому звенели теперь стенки. Звук этот еще больше подчеркивал наступившую тишину.
Неожиданно люди качнулись, хватаясь друг за друга. Некоторые не удержались на ногах и со смехом повалились вперед.
– Приехали! – громким басом возвестил Седых и, подмигнув, добавил: – Встречайте американцев с гостинцами!
– У меня есть… есть для них гостинец! – воскликнул Коля, потрясая чем-то в руке.
– Путь подводного дока закончен! – торжественно произнес Степан Григорьевич Корнев, оставаясь все в той же позе – лицом к металлическому днищу дока.
И снова наступила тишина. Тысячи людей словно притаились в ожидании чего-то, что должно было произойти.
Коля шмыгнул носом и спросил:
– Что же теперь, днище отвертывать?
– Не раньше чем вышедшие под воду водолазы соединят доки снаружи! – строго сказал Степан Григорьевич.
– Опять ждать! – упавшим голосом произнес Коля.
– Не беда, подождешь, – ласково пробурчал Седых.
Откуда-то донеслись слизкие удары о металл. Люди переглянулись.
– Из американского дока слышно, – заметил кто-то.
– Из американского! – обрадовался Коля и, приставив руку рупором ко рту, неистово закричал: – Америка! Здорово!
– Тише ты!
– А это я, чтобы на другом полушарии было слышно, – оправдывался Коля.
Последний час, прошедший в ожидании, был мучительным. Казалось, что в доке было невероятно жарко. Вспотевшие, усталые, но возбужденные люди жались к торцовой стенке, взбирались на законченные трубы туннеля, сидели на металлических перилах, толкались на палубах туннельного комбайна. Мостовые краны были усеяны счастливчиками – люди облепили ажурные фермы, как воробьи.
