– Гпп, гип, ура! – закричали американцы.
Степан Григорьевич держал брата за обе руки, словно не хотел никому его уступать:
– Пойдем… пойдем ко мне вниз… Нам надо поговорить… Я хочу все, все знать… У меня найдется несколько свободных минут, пока соединяют туннель. Пойдем же, Андрюша…
Андрей смотрел по сторонам, одновременно и возбужденный и смущенный. Его счастливые глаза перебегали с труб туннеля на толпу и обратно; на щеках пылали красные пятна.
– А ведь закончили! Закончили все-таки Арктический мост! – обращался он ко всем сразу.
В русском доке грянул оркестр. В ответ задребезжал джаз из американской части туннеля…
…Братья были одни в кабинете Степана Григорьевича. Степан усадил брата в свое любимое вращающееся кресло, а сам расхаживал тяжелыми шагами, слушая сбивчивый рассказ Андрея. Когда тот на мгновение за молчал, Степан подошел к нему сзади и осторожно по гладил его мягкие седые волосы. Андрей с улыбкой оглянулся на него. Большой, крепкий, все такой же сильный, Степан стоял перед ним, как гранитная скала, выдержавшая все яростные удары океанских бурь.
Когда Андрей говорил об О'Кими, Степан вдруг сказал:
– Узнав о твоей гибели, Аня ушла со строительства Арктического моста. Сейчас она крупный работник, недавно назначена директором Института реактивной техники. Главный конструктор «Луналета», корабля многократного действия.
– Почему ушла? – живо спросил Андрей.
– По-видимому, со строительством моста у нее было связано много потрясений.
– Она… она горевала обо мне?
Степан Григорьевич пожал плечами:
– Во всяком случае, замуж за Кандербля она не вышла.
– Замуж? За Кандербля?
– Да. Она категорически отказала ему.
– Она отказала Кандерблю?
– Да. И мне также, – невозмутимо ответил Степан.
– Тебе? Впрочем… я ведь знаю… Ты воспитываешь детей Дениса.
Дверь без стука открылась. На пороге стоял курносый, веснушчатый, торжествующий Коля Смирнов.
– Пожалуйте наверх, товарищи! Все уже готово. Туннель полностью собран.
– Собран уже? Так пойдем же скорее! – заторопился Андрей.
– Пойдемте, Андрей Григорьевич. Я свой предпоследний шов уже заварил. Комбайн отодвинул. Теперь вам последний шов варить.
– Мне? Последний шов? – переспросил Андрей.
Коля кивнул головой:
– Самое почетное дело. Вы задумали Арктический мост, Андрей Григорьевич, так сказать, всю кашу заварили, вам и последний шов заваривать. Только что на митинге там, вверху, так решили.
Андрей поднялся с места. Руки его, прижатые к груди, заметно дрожали. Он подошел к Коле и, крепко обняв его, поцеловал.
Степан, бледный, без кровинки в лице, молча стоял сзади.
Андрей все заметил.
– Последний шов? – переспросил он Колю. – Но ведь трубы-то две. И нас с братом двое. Вместе и будем варить.
Коля смешно хлопнул себя по лбу:
– Вот несмышленыш! Привык на комбайне зараз обе трубы варить, а вручную, ясно, двоим требуется! Как верно-то! – Он радостно улыбнулся.
Степан благодарно взглянул на брата.
В доке Корневых ждали Седых и Кандербль. Американец не претендовал на заварку последнего шва, считая трудовую романтику делом, недостойным подлинного бизнеса.
Но за работой братьев смотрел заинтересованно, если не сказать, с тенью какой-то внутренней зависти. Может быть, ему хотелось тоже воспринимать так, как эти русские, трудовой подвиг.
Глава шестая. «Подмостный король»
На конечной остановке нью-йоркского трамвая водитель, он же кондуктор, обычно куда-нибудь уходит. Двери в трамвай открыты, и пассажиры могут занимать места. Поднявшись на переднюю площадку, они проходят мимо металлической копилки, висящей около кресла вагоновожатого. В эту копилку каждый опускает никель, а копилка в ответ удовлетворенно звякает.
Если на обычной остановке входящий пассажир, считаясь с внимательным взглядом вожатого, обязательно опустит никель, то на конечной остановке, когда вожатого нет, плата за проезд целиком лежит на совести входящего…
Прозвучали два звонка. Два американца – один огромный, грузный, другой помоложе, худощавый, развязный – заняли последние места.
Трамвай качнуло. Кто-то тяжелый встал на подножку. Полный человек, прекрасно одетый, в модной мягкой шляпе, как-то странно втянув голову в плечи, прошмыгнул в вагон. При его появлении звонка не раздалось. Вероятно, он забыл опустить никель.
