На радостях он напоил Моисеича, сознался, что свистнул книжку Лесного, и попросил «хреновину» подтвердить либо опровергнуть. Моисеич заявил, что проблемы истории Древней Руси незачем высасывать из пальца — их и так выше крыши. А у Лесного и ему подобных на каждый трудный вопрос есть простой и ясный неправильный ответ, который, естественно, найдет горячий отклик у советского интеллигента, ибо тот по определению дремуч и ищет легких путей к познанию. В результате академической дискуссии на повышенных тонах Коля огреб по физиономии «Язычеством древних славян» академика Рыбакова и вынужден был отступить с ревизионистских позиций.
Слонимскому жена подбила сковородкой оба глаза.
Работая трезвым ответсеком, Коля мало тратил, даже с учетом алиментов. И хотя выпивка подорожала, а из-под прилавка — вдвойне, накопленного, по самым скромным подсчетам, могло хватить на полгода.
— Старик, надо искать работу, — сказал трезвый Саша, услыхав эту Колину винно-водочную бухгалтерию. — Иначе ты сдохнешь. У тебя просто мотор не выдержит.
Слонимский был трезвый не в том смысле, что трезвый — усидел уже полбанки, — а в переносном. Трезвомыслящий. Природа наградила его хорошими инстинктами. Даже стоя на четвереньках, он твердо стоял на ногах. Меланхолику Коле повезло, что они познакомились на журфаке, а потом судьба упорно вела обоих параллельными дорогами — пока не выяснилось, что им хорошо работать в паре. Увы, эта пара трудилась за троих, а водку хлестала за четверых, и в пьяном виде злостно пренебрегала условностями. Но кто знает, когда и в какую бездну отчаяния нырнул бы Коля, не пинай его время от времени деловитый Слонимский. И наоборот — Сашу, страдавшего известной небрежностью, характерной для одаренных художников, приучил носить галстук, отучил материться и в целом дотянул до уровня солидной центральной газеты никто иной, как журналист Королев. Пока еще держал свою меланхолию в рамках приличий и хорошо выглядел.
— Зачем искать работу? — Коля фыркнул и налил еще. — Работа не волк… То есть я хотел сказать, что сколько волка ни корми, а лесная промышленность в лес не убежит. Это у нас, как говорится, последнее прибежище негодяя.
— Надо, чтобы негодяя туда еще взяли!
— Думаешь, мы не такие негодяи?
— Думаю, там своих хватает!
— А ты зайди и спроси.
— А вот зайду и спрошу! — Саша взял стакан и замер. — Слушай, это же… Это же дно какое-то из пьесы Горького. Мы на полном серьезе обсуждаем, как устроиться в «Леснуху».
— А куда нам деваться? Я в принципе могу уехать. А у тебя семья. А я без тебя все равно долго не протяну. Мы заперты в Москве, старик.
— Уехать, — эхом повторил Саша. — Скоро начнут выпускать из страны, мне сорока на хвосте принесла.
— Ты же не стучишь.
— Всех отпустят. Таких, как я, помурыжат чуток, просто из вредности — и тоже.
— Ну и вали в свой Израиль. Будь здоров, старик!
Чокнулись, выпили, закусили.
— Никакого Израиля, — прочавкал Саша сквозь бутерброд. — Там одни евреи. Только США. И валить надо в первых рядах. На всех советских журналистов у американцев денег не хватит. Но, кто приедет раньше, тот успеет занять теплое местечко. Я закину удочку. Я знаю, кого спросить. Есть у меня знакомый с хорошими связями…
— Вот так просто? Возьмешь и уедешь?
Саша помотал головой.
— Только из-за моих. Даже больше из-за стариков. Пусть хоть пожрут вкусненького на старости лет. А потом… Ты что — откажешься? Не поедешь со мной?
— А ты… Ах, ну да. Тебе что в Америку, что в газету «Лесная промышленность» одинаково легко зайти и спросить — извините, вам двое немолодых раздолбаев не нужны?
— Вот прямо не знаю, что тебе ответить, — сказал Слонимский.
Назавтра он позвонил, очень удачно — Коля успел чуть-чуть похмелиться, но еще не собрался выпить и прекрасно себя чувствовал.
— Старик, тебя Шульман ищет.
— Зачем я нужен этому пройдохе?
— Мне не говорит, но это серьезно. В общем, мы тут сидим, давай, подгребай. И будь другом, постарайся… выглядеть.
Коля задумался. В старые добрые времена Шульман не раз сиживал у него на кухне, приносил коньяк и прочувствованно закатывал глаза, когда хозяина пробивало на стихи Бунина о бедной нашей Родине. Уже тогда Шульман носил только импортные шмотки и курил «Мальборо». Был вроде бы журналистом-международником, а по манерам больше смахивал на банального фарцовщика — впрочем, у международников невысокого полета одно другому не мешает. Намекал, будто открывает двери ногой в Конторе Глубокого Бурения, но такое много кто о себе привирает. Если всех послушать — пол-Москвы пасется на Лубянке… Еще Шульман обладал способностью вдруг пропадать, а потом, когда вы и думать о нем забыли, возникать в самых неожиданных местах. Каждой бочке затычка, «корреспондент всего на свете»; даже бессмысленно прикидывать, где сейчас работает. Везде сразу. Самое неудобное с Мишей Шульманом — никогда не угадаешь, он очки тебе втирает или все по правде. Миша равно способен наврать по мелочи и провернуть крупное дело под честное слово. Мутный персонаж.
