Уж полночь близится, а Бонапарт не спит. И дождь стучит отчаянно по крыше. Но этот шум приятней, чем дневная канонада, разрывы ядер и стоны раненых.
Выходит к нам Пьер Дежан, адъютант Наполеона.
— Не спит? — спрашиваю и вежливо покашливаю.
— Его величество размышляет, — отвечает он с важностью.
Я с пониманием киваю, нельзя мешать императору Франции.
— Будем ждать? — обращаюсь к моему дорогому соратнику Де Брюни. — Жан-Батист, предлагаю выйти в соседнюю избу и откупорить шампанского, что ли, бутылку или чего покрепче, чтобы согреться.
— Извольте, мосье Д’Обержон.
Антуан Виктор Огюстэн Д’Обержон — это я на сей момент. Полковник французской армии, застрявший в глуби огромной России в маленьком никчемном городке Малоярославце. Как мы бились при Бородино! Как львы! Как раненые звери! И не одолели русских. И почему было не взять Москву? Нашему львиному войску необходим отдых и почетный мир с русскими. Русские отличные солдаты. Они превосходно пополнили бы нашу армию. С русскими мы бы завоевали Индию. Но император рассудил по-иному. Наша армия вместо Москвы взяла Малоярославец. Теперь ждем подкрепления и будем разворачивать войска на Санкт-Петербург. Там русские запросят пощады. Но это еще когда будет. А пока русские осаждают нас со всех сторон. А мы тут стоим, мерзнем при этой варварской погоде и устало огрызаемся на их непрерывные атаки.
Солдаты генерала Ермолова здесь, под Малоярославцем. Корпус Раевского тоже движется к нам. Разведка доносит, что сам русский фельдмаршал Кутузов за Раевским развернул русскую армию. И три баталиона италианцев уже не очень хотят сражаться за нашего любимого императора. И поляки устали воевать, но мы все ждем прибытия второй армии, собранной Марией Луизой Австрийской. Еще четыреста тысяч французов, поляков, италианцев с боями движутся через Пруссию. Этих птенцов необученных еще долго в наших войсках будут звать Марий Луизами.
А ведь грядет новая большая битва. И мы, французы и русские солдаты, покроем себя славой под стенами Малоярославца.
Но у нас, доблестных вояк старой гвардии, сегодня в ночь, другая битва.
Ермолов расположил против главных ворот города батарею в сорок орудий. Ровно в полночь, через три минуты он даст залп, и в атаку пойдут роты полковника Никитина. Это наш шанс.
Де Брюни всё понял буквально. Он уже разлил шампанское в фужеры и кромсает неочищенный апельсин штыком, который отнял у адъютанта. И где он только взял фрукт среди снежных пампасов России? У Наполеона позаимствовал? Из Марокко, наверное, прислали.
Я кладу свою руку поверх его пальцев. Останавливаю раздирание апельсина.
— Не время, — говорю, — зови наших. Пора.
Жан-Батист кивает. Исчезает на минуту. А вскоре появляется вся наша великолепная семерка. Старая гвардия Наполеона. Ребята высокие. Медвежьи шапки чуть не задевают за стропила русской избы, глаза горят, губы угрюмо сомкнуты, усы топорщатся. Все бледны и сосредоточенны. Еще бы! Решается судьба всей кампании и будущего мира!
Еще мгновение. Вот он, гром среди звездного неба. Ударили пушки. Интересно, сколь долгую атаку сможет устроить Ермолов? Но нам много времени не понадобится.
Входим с Де Брюни к императору. Бледный приземистый человечек. Огромный лоб выдает недюжинный ум. А его суровый взгляд порой повергает в трепет целые армии. В том числе и нас, французских генералов. Но нынче взгляд у него не уничтожающий, скорее вопросительный. Бонапарт встревожен.
— Что там творится, Д’Обержон? — резко выкрикивает он.
— Ермолов атакует, — отвечаю.
— Итак, мосье Д’Обержон и Де Брюни, — отрывисто произносит император, — мне известно, что вы достойнейшие офицеры. И вас не сможет напугать горстка русских солдат. Сейчас мы их отбросим. Позовите ко мне Мюрата.
— Нет, ваше величество, нас не могут напугать русские солдаты. Мы сами русские солдаты, — отвечаю.
Теперь Бонапарт продемонстрировал свой знаменитый суровый взгляд. Но Де Брюни стоял сзади, а я опустил глаза и схватил Наполеона за руки. В свете свечей его перекошенное лицо моментально побелело, и проклятия должны были посыпаться на меня, но рот ему закрыл платком Де Брюни. Запах хлороформа распространился по комнате. Через минуту император спал.
