— Кто в банькю собралси? Мыльца-мочалки! Мыльца-мочалки кому?
Смотрит на него Нил Тарасович влюбленно, толкает Федю:
— Ты тут походи, а я им займусь, чтоб его перевернуло! Ты погляди, какая фигура! Зевс!
Федя проталкивается через толпу, и глаза его разбегаются: чего только не продают здесь! Церковные свечи, иконы,
шляпы с диковинными перьями; статуэтки, на которые и глядеть-то вроде неловко; башмаки всех времен и размеров, валенки, роскошные хромовые сапоги, лапти;
серую муку — кружками, подсолнечное масло — стаканами, соль — щепотками, сахарин — порошками;
темные, с крапинками шелухи жмыховые плиты, горячие лепешки с подозрительным запахом, жареные семечки;
рубашки, штаны, платья,
невообразимое тряпье — с первого взгляда даже не поймешь, что это такое…
И стоит над этим пестрым торжищем гул голосов.
— Картошки! Картошки! Последние! Забирай! — кричит с воза мужик в мохнатой шапке.
Плутоватый дед гремит деревянными ложками:
— Ложки! Щи хлебать! Два рубля штука!
— А по рублю? — Баба в платке по самые глаза.
— По рублю после пасхи отрублю!
Тощая барынька торгует у деревенской девки с нагловатыми глазами молоденького рябого петушка.
— Ну вот гляди, какое платье! — говорит барынька слабым голосом. — Себе оставила бы, да муж в больнице.
Девка подозрительно щупает странное платье с кружевными оборками, потом решительно отворачивается:
— Да накой она мне, платья такая? Чтоб засмеяли в деревне?
— Я… я тебе еще вот брошечку в придачу дам. Смотри, как сверкает.
Девка рассматривает брошку, и на здоровом лице ее — плохо скрытый восторг. А барынька осторожно гладит петушка, и он пугливо отдергивает от нее голову, вздрагивая красным глазом…
Федя проталкивается дальше.
Телеги, телеги, телеги…
Лошади с темными от пота боками зарылись мордами в солому.
Ярко-рыжий конский навоз втоптан в грязь.
Сумятица голосов и криков:
— Калоши! Калоши! Совсем новые! За полкраюхи хлеба!
— Кому отрубей? Отрубей! В тесто подмешивать! Зело пользительно!
— Хренку! Хренку! Налетайтя! В нос шшибаить!
— Хто махорочки забыл? Махорочка ядреная! Сюды!
— Молочкя! Молочкя! Солдатики! Кому молочкя свеженькява?
Хмурая женщина городского типа говорит мужику в армяке и лаптях:
— Креста на тебе нету! За такую юбку — шкалик масла! Хоть полтора дай!
Мужик неприступен:
— Один. Не могим боле, — и смотрит безразлично поверх толпы.
— На! На! Забирай! Подавись!
Пестрит у Феди в глазах:
блестящая посуда,
позолоченные подсвечники,
керосинки,
разукрашенные матрешки всех размеров,
самовары…
— Зажигалки! Кому зажигалки!
— Нужны твои зажигалки! Спички имеем. Серные.
— Серные? Знаем: сначала вонь, потом огонь. Дружный хохот вокруг.
…Мешки с золотистым овсом,
кадки с квашеной капустой,
маленькие горки картошки,
плавают в мутном рассоле пупырчатые огурцы, и из ведра — даже слюнки подбегают к зубам-остро пахнет укропом.
Слепого гармониста тесно обступил народ. Слепец в старой рваной шинели, в дырявых сапогах, без шапки, его седые волосы спутались. Он сидит на чурбаке, тихо наигрывает на гармошке.
Вокруг вздыхают. В шапку, которая лежит на земле рядом с гармонистом, падает ломтик хлеба, скомканный рубль, две картофелины…
— Венички березовые! Красные солдатики! Кто попариться забыл? Березовые венички!
— Небось и белякам венички свои продавал?
— А они, сынок, тоже люди, христиане. Кому, кому веничков березовых? Кто попариться забыл? Лучшее средствие от вши, от всякой парши!
И тут налетает на торговца вениками молодая женщина с опухшими глазами:
— Христиане они, да? Белые твои — христиане?! А кто мужиков наших стрелял за потехинскими складами?
— Миротворец нашелся! — кричат уже со всех сторон.
— Надыть яво пошшупать, хто такой будя! — Заступничек!..
— Граждане, граждане, без паники! — Мужчина с красной повязкой на рукаве спешит к месту столкновения.- Без паники, граждане.
Охапка березовых веников быстро плывет над головами, исчезает.
Толкаются со всех сторон, кричат. Разве в этом столпотворении найдешь диковинные персики, за которые просят по сто двадцать рублей за фунт…