Сжалься над теми, кто любит тебя, как самих себя. Покинь волшебный мир, где ты не найдешь счастья, что бы ты ни делала и где бы ни скиталась. Прими божественную любовь Христа, честную любовь Нильса и детей, которых принесешь ему, и когда-нибудь мы встретимся с тобой вновь на Небесах.
Его голос упал. Андрей уставился куда-то мимо Эйян.
— И с Агнете, — закончил он.
«Как он напоминает мне Тауно», — подумала она.
Летом, когда деревья заслоняют солнце, вилия могла выходить в лес и днем. Нада легко бежала, окутанная облачком развевающихся волос, огибая кусты и перескакивая через стволы упавших деревьев, а иногда высоко подпрыгивала, хваталась за ветку и раскачивалась на ней, чтобы потом вновь убегать, дразня Тауно.
— Эй, не отставай, улитка несчастная! — звонко рассмеялась Нада, и ее стройная фигурка растворилась в зелени. Тауно остановился, задыхаясь от бега, и прищурился, высматривая девушку. Неожиданно подкравшись сзади, она прикрыла ему глаза ладошками, быстро поцеловала между лопаток и туг же скрылась. Хотя ее прикосновение было прохладным, Тауно долго чувствовал жар ее поцелуя. Он побрел наугад дальше, а невидимая Нада насылала легкий ветерок, охлаждавший его разгоряченное тело.
Наконец Тауно окончательно выбился из сил и остановился на берегу темного пруда, окаймленного полоской мха. Вокруг воды теснились деревья — огромный дуб, стройные березы и мрачноватый можжевельник. Заслоняя небо, они создавали легкий полумрак, усеянный солнечными веснушками. Между ними порхали бабочки. Здесь было тепло, воздух густо настоян запахом спелости. Что-то протрещала белка, ускакала прочь, и вновь восстановилась звенящая тишина летнего дня.
— Эгей! — крикнул Тауно. — Ты меня совсем загоняла.
Арки древесных листьев поглотили его крик. Он вытер пот, кусавший глаза и солонивший губы, лег у кромки воды и прильнул к ней губами. Вода оказалась прохладной и с легким привкусом железа.
Тауно услышал смешок.
— А задница у тебя фигуристая, — сообщила Нада. Тауно перевернулся на спину и увидел, что она сидит над ним на суку, болтая ногами. Попадая в луч солнечного света, ее ноги вспыхивали золотом, а возвращаясь в тень, снова становились белыми.
— Спускайся, если осмелишься, и я тебя отшлепаю за такие слова, — предложил Тауно.
— Не-ет, — протянула она и скорчила гримаску. — Не отшлепаешь. Уж я-то тебя знаю, большого уродца. И знаю, что ты задумал.
— Что же?
—- Ты станешь меня обнимать, ласкать и целовать — а это гораздо приятнее.
Нада спрыгнула — вернее, пушинкой слетела вниз. Под деревом росли кустики черники. Она набрала полную ладошку ягод, подошла к сидящему Тауно и опустилась возле него на колени.
— Бедняжка, ты так устал, — проворковала она. — Весь мокрый, да и коленки, наверное, дрожат. Дай-ка я тебя покормлю, а то совсем сил лишишься.
Ее кожа была сухой, а дыхание ровным, и в любой момент она могла вновь умчаться прочь. Она не спала, когда засыпал Тауно, а угощая его фруктами, не ела сама. Мертвые в этом не нуждаются.
— Очень вкусно, спасибо, — поблагодарил он, доев ягоды. — Но если хочешь, чтобы я остался подольше, то мне надо как следует подкрепиться. Или рыбой из озера, или косулей, если ты поможешь ее выследить.
— Терпеть не могу, когда ты убиваешь, — поморщилась она.
— Приходится.
— Да. — Она просияла. — Ты похож на большую великолепную рысь.
Она погладила его кончиками пальцев, и Тауно ответил ей тем же, лаская все ее тело. Он старался касаться ее как можно нежнее, потому что она была почти нематериальной, и все же ощущал ее округлую мягкость. Но тело ее не излучало тепла, а кожа под пальцами казалась еле осязаемой, словно пушок на цветке чертополоха.
Ни он, ни она не знали, из чего состоит ее тело. Кости Нады, дочери Томислава, покоились на церковном кладбище в Шибенике. А ее душа обитала в образе этого тела, созданного из... лунного света и воды? То было мягкое проклятие.
Но в любом случае проклятие, решил Тауно, и для него тоже.
— Тебе будет больно! — воскликнула она. — О, не надо!
Тауно с трудом отвел взгляд.
— Прости меня,— хрипло проговорил он. — Я знаю, ты пугаешься, когда у меня скверное настроение. Может, побегаешь немного, пока я успокоюсь?
