— Он, конечно, надеется обратить вас в христианство.
— Конечно. Но не навязывает его и не позволяет отцу Петару этого делать. — Эйян слегка улыбнулась. — Да, я с большей радостью встречаюсь с отцом Томиславом, когда у него выпадает немного свободного времени. Томислав очень добр, и даже Тауно относится к нему без пренебрежения. — Ее мысли отклонились в сторону. — Кстати, в их отношениях я заметила некую странность. Не знаю почему, но... Тауно очень мягок с Томиславом... почти как с человеком, которому предстоит вскоре умереть, но он об этом не знает...
— А как его обычная жизнь? И твоя, кстати?
Эйян пожала плечами:
— Всем известно, что я женщина из моря, поэтому я не столь ограничена в своих поступках, как хорватские женщины. Я могу плавать или бродить по лесам, лишь бы меня не видели мужчины. Однако, находясь среди смертных, я предпочитаю вести себя как знатная госпожа. Почти все свободное время я учу язык, ведь амулет-переводчик у Тауно. Частенько пою песни вместе со служанками; иногда к нам подсаживается жена Ивана или его сын. — Эйян поморщилась. — Боюсь, молодой Лука слишком привязался ко мне, а мне не хотелось бы принести горе в их дом.
— А Тауно?
— Откуда мне знать? — грубовато бросила Эйян. — Он бродит по лесам целыми днями, а теперь и ночами, а когда возвращается, то бурчит, что охотился, и вообще ведет себя почти грубо. Мне кажется, он ненавидит веру за то, что она сделала с нашим народом. Но почему он тогда сторонится и меня?..
— Гм-м. — Андрей подпер подбородок ладонью и долго смотрел на дочь. — Может, он нашел себе зазнобу в какой-нибудь хижине на отшибе? Никто из вас, несомненно, не может завести любовника в Скрадине.
— Нет, — отрезала она.
— А время в холодной постели тянется долго. Сам помню... И если он не нашел себе смертную девушку... что ж, в этих краях обитают и волшебные существа... — Потрясенный Андрей понял, куда завели его мысли, и вновь перекрестился. — Господи помилуй!
— А что плохого в том, что он, существо без души, нашел себе такое же? — возразила Эйян.
— Я не допущу, чтобы мой сын потерял надежду на Спасение. Он может умереть, так и не обретя душу. — Андрей пристально посмотрел на дочь. — И ты тоже.
Эйян промолчала.
— Каковы твои планы? — спросил он.
— Пока не знаю, — медленно и печально ответила она. — Тауно сторонится меня. Мы пообещали нашим датским друзьям вернуться, когда сможем. А потом... Гренландия?
— Это неподходящее место для тебя, знавшей гораздо лучшую жизнь. — Помедлив, Андрей добавил: — Лука Субич стал бы тебе достойным мужем.
— Я никогда не примирюсь с оковами, которые налагают на местных женщин! — отрезала Эйян.
— Верно, в Дании ты будешь гораздо свободнее, да и твой рассказ о Нильсе Йонсене мне понравился. Тогда прими крещение, выйди за него замуж и радуйся жизни.
— Крещение? Стать... такой, как вы?
— Да, состариться и умереть после жалкой горстки лет, прожитых в смирении и набожности. Но проживешь ты их, осененная благословением Господним, а после смерти воссоединишься с Ним. И лишь приняв то, что Он предлагает, ты сможешь познать Его безграничную щедрость.
Я понимаю тебя, — продолжил Андрей, глядя дочери в глаза. — Ты боишься утратить свободу, без которой, как тебе кажется, жизнь потеряет смысл. Но клянусь тебе — и не Господом, а любовью к твоей матери, которую я теперь перенес на тебя, Эйян, дочь Агнете, — клянусь, что, став человеком, ты обретешь облегчение. Тебе покажется, будто ты, одиноко бродившая в зимней ночи, вошла в согретую огнем очага комнату, где пируют те, кто дороже тебе всех на свете.
— И где я более не увижу звезд и не почувствую ветра, — возразила она.
— В волшебном мире есть свое величие, — признал он. — Но разве не поступишь ты мудро, отказавшись от него сейчас? Ведь ты видела, каким он становится. О, Эйян, дитя мое, избавь себя от горя, которое настигнет тебя, когда ты увидишь гибель нашего прежнего мира! Он и в самом деле погибнет. То, что случилось с Лири, есть лишь начало того, что постигнет весь волшебный мир. Магия умирает. Это доказал мне один мудрый человек, и я, хотя каждое слово будет причинять мне боль, хочу доказать это и тебе, если ты задержишься в городе до моего отъезда.
