— И брошу тебя одного? — Она вновь прильнула к нему. — Нет. — Она помолчала. — К тому же я эгоистка. Аты украл одиночество у меня.
— Моя беда в том, что я... желаю тебя... и нашел тебя слишком поздно.
— А я хочу тебя, Тауно, любимый.
Тауно очень хотелось понять, что значат для нее эти слова, ведь она умерла девушкой. Разумеется, она знала, хотя бы из наблюдений за животными, об отношениях между мужчиной и женщиной, но понимала ли она суть того, что видела и о чем догадывалась? После смерти же она превратилась в дух леса и воды, сердце ее стало невесомо, как воздух, а какие желания могут возникнуть у такого существа? И возникают ли они вообще?
Наверное — ведь она так хотела быть с ним. Уж не это ли мгновенно вспыхнувшее обожание пленило его? Не потому ли его невольно тянуло к Наде, что она была полной противоположностью Эйян? Но ведь и другие женщины сулили ему уютный покой, к тому же они могли погасить жар его чресел и предложить долгую дружбу, а не бесплодную погоню за призраком. Ингеборг...
Тауно и Нада обнялись. Ее голова покоилась на его плече; он едва ощущал прикосновение ее локонов, но оно наполняло его спокойствием и той настоянной на боли радостью, которую он испытывал рядом с ней. Конечно, рано или поздно им придется расстаться, но зачем мучить себя мыслями о будущем? Волшебная половина его существа, унаследованная от отца, не привыкла задумываться о последствиях, а от человеческой он отрекся. Рядом с Надой, прекрасной и нежной, даже молчание под светом звезд помогало ему забыться и почти примиряло со всем, что находилось по эту сторону Небес.
— Ты устал, — прошептала она наконец. — Ложись. Поспи. Я убаюкаю тебя.
Тауно лег. Простая мелодия, которую мать Нады вряд ли ей напевала, ручейком омывала его и уносила прочь заботы.
Он блаженствовал. Пусть плоть и кровь пока подождут. Вилия никогда его не предаст.
Лето клонилось к осени. Сперва на полях появилось множество крестьян. Одни гнули спины с серпами в руках, другие вязали снопы, молотили зерно, увозили его на телегах и веяли. Если людям не мешала гроза, они трудились с рассвета до заката, а потом обессиленно засыпали. Работать в этом году пришлось напряженнее обычного, потому что приметы предвещали зиму раннюю и суровую. Когда же урожай был наконец собран, все отпраздновали это событие не менее усердно, чем недавно трудились. А тем временем с каждым новым днем ночи все быстрее становились прохладными, а в холодном воздухе звезды казались все более далекими.
Одной из таких ночей Тауно и Эйян шли по берегу реки. Сестра настояла на том, что им нужно серьезно поговорить. Брат неохотно уступил, но признался, что тоже задыхается среди стен деревенских изб.
Сияние над восточными вершинами предвещало восход луны. Ярко и низко в далматском небе сияли звезды Большой Медведицы; повыше мерцала Полярная звезда, указывая северянам путь домой. Лягушки и кузнечики смолкли, слышалось лишь журчание воды. Пожухлую траву серебрил ранний иней. Тауно ощущал его холодок босыми пятками, потому что избавился от одежды, едва вышел за околицу Скрадина. Эйян не последовала его примеру; плащ с капюшоном и платье скрывали ее сильную фигуру.
Отшагав с братом милю или две, Эйян заговорила:
— Когда я была в Шибенике, меня отыскал капитан Асберн. Он предупредил, что если «Брунгильда» не выйдет из гавани в ближайшее время, то ей придется остаться здесь до весны. И вообще, мало кто из капитанов отважится сейчас отправляться в столь долгое плавание.
— Да, мы это знали, — ответил Тауно.
— Но ты хотя бы задумывался над этим? — Помолчав, она продолжила: — Я поняла, что означает для людей промедление, наверное, даже больше, чем тебе хотелось бы знать. Годичный простой судна и экипажа обойдется Нильсу очень дорого. И еще эта проклятая война... Отец сейчас на осаде Задара, где он может погибнуть, даже не повидавшись с тобой... Короче, мне сказали, что наши бумаги могут и не защитить нас от венецианцев. Капитан их корабля вполне может решить, что датский король и его епископы слишком далеко отсюда и не представляют для него угрозы. Чем позднее мы отплывем, тем хуже станут наши шансы.
