Когда Тауно вбежал в лес, бледнеющая луна высветлила верхушки гор на востоке. Он добрался до него быстро, потому что бежал напрямик через поля; соломинки и колоски исцарапали ему ноги, мстя за растоптанных собратьев. Тем не менее, когда он сумел наконец отделаться от женщин, сбросить на пороге плащ своего отца и припустить прочь, ночь уже перевалила за половину.
Он убежал не потому, что они его прокляли. Женщины были нежны в своих мольбах, уговаривая его, по их примеру, тоже получить в дар бессмертную душу. Дело было даже не в том, что они совершенно изменились и под некогда желанной плотью теперь крылась чуждость гораздо большая, чем отличала Тауно от племени Адама. Его потрясенный рассудок осознал, что эти женщины — символ судьбы, символ гибели. Они олицетворяли будущее, в котором не было места для волшебства. И, мчась по полям, Тауно не только желал хотя бы немного притупить усталостью то отчаяние, которым завершились его поиски — он убегал, желая стать невидимым, а белые звезды смотрели на него с небес и злобно шипели: «Смотрите, вот он бежит, вот его след — догоняйте его!»
Когда он отыскал себе убежище, дыхание его стало хриплым, а горло пересохло. Тауно отдохнул в темноте под развесистым дубом, ветви которого густо обросли омелой, потом углубился в чащу, направляясь к озеру, запах которого почувствовал издалека. Он искупается в его водах, наполнит легкие их чистотой, может, поймает рыбу и съест ее сырой, как тюлень или касатка. И наберется сил для возвращения в замок — встретить то, что ждет его там.
Кроны деревьев нависали над головой, ветви кустов по сторонам звериной тропки, по которой шагал Тауно, переплетались, сгущая в тенях мрак. Сквозь листву полосками сочился лунный свет, жемчужно растворяясь в струящемся над землей легком тумане. В лесу было чуть теплее, чем в поле, и пахло влажной землей. Тихо шуршали на легком ветерке листья, привидением пронеслась сова, неподалеку пробежал какой-то зверек. Однажды где-то вдалеке пронзительно взвизгнула рысь, но шорох листьев даже этот звук превратил в музыку.
Тауно шел, наполняясь спокойствием. Здесь был остаток его мира — дикая, нетронутая природа, — и его обитатели жили своей жизнью: любили, убивали, плодились, страдали, умирали, рождались, знали безумство магии, но никогда не стремились познавать и подчинять себе тайны, не принадлежащие их миру, или заглядывать в оцепенелую и бесконечную вечность. Здесь обитали волшебные существа... косточка-талисман сообщала Тауно их имена — леший, кикимора... Они тоже робко убегают, опасаясь его, но...
Но что он сейчас почуял? Нет, не почуял, это ощущение пришло иначе, изнутри. Смесь страха, невыразимой тоски и неодолимого желания. Сердце Тауно застучало, он зашагал быстрее.
Тропа свернула в обход зарослей камыша, и они встретились.
На несколько секунд, словно выпавших из потока времени, они замерли. Человек в такой темноте оказался бы почти слеп, но каждый из них видел другого в виде белого силуэта на фоне многослойных теней, словно поднявшегося из клубящегося вокруг ног тумана. Она, в отличие от Тауно, казалась гораздо бледнее, словно робкий лунный свет, пронизывающий тонкий алебастр; ее движения напоминали пробегающую по воде рябь. Обнаженная, она была очень красива — узкая талия, стройные бедра и маленькая грудь, тонкие черты лица и огромные лучистые глаза. Голову облаком окутывали волосы. Ее тело было совсем белым, если не считать еле заметных переливов розового и голубого, напоминающих игру света на предзакатном снегу.
— Ах! — выдохнула она, охваченная ужасом. — Но я не должна!
Тауно же, вспомнив некогда услышанные рассказы, а еще раньше — слова отца, воскликнул «Русалка!» и выхватил кинжал. Он не осмелился повернуться к ней спиной.
Девушка скрылась за кустами. Тауно стоял, напрягшись и оскалив зубы, пока не решил, что она ушла, и сунул кинжал в ножны. Ее образ чудился ему повсюду — ее сводящая с ума нежность и девичья свежесть, но он мало знал о подобных существах...
Мало ли?
У него же есть талисман! Нужно лишь расслабиться, подумать на хорватском о том, что он видел, и нужное знание само появится у него в голове. Он заставил себя успокоиться, медленно расслабляя мускул за мускулом, и вскоре узнал, что хотел.
