В глазах Эйян мелькнула тревога, и она поспешно отвела взгляд.
— Да. На «Хернинге» и потом, в Дании, мы знали двух людей, любивших нас.
— Но наш народ...
— Не торопись. Скоро мы все увидим сами.
Дальше она ехала молча, и Тауно даже обрадовался, когда капитан охранников подъехал ближе и завязал с ним разговор, полный уважительного восхищения.
Хотя по прямой расстояние между Шибеником и Скрадином не очень велико, связывающая их дорога делала большой крюк, огибая леса, и потому путники въехали на околицу деревни, когда золотистые лучи низкого солнца, пронизывая прохладный вечерний воздух, уже отбрасывали на дорогу длинные тени. Проезжая по деревенской улице в сторону замка, брат и сестра с интересом оглядывались, сдерживая взволнованно бьющиеся сердца. Как и на севере, дома были деревянные, крытые дерном или соломой, но сам их вид, как и покрывающая их яркая краска или увенчанная куполом-луковицей церковь в дальнем конце улицы, показались им чужими и непривычными. Многие из селян, остановившихся поглазеть на путников, были высокими и светловолосыми, но попадалось и немало круглоголовых людей с высокими скулами. Покрой их одежды и украшающая ее вышивка тоже показались Тауно и Эйян странными. Все они выглядели сытыми и не шарахались от солдат, мужчины даже весело приветствовали их. Женщины, как и повсюду в Далматии, робко держались за спинами мужей, вокруг некоторых из них толпилось куда больше ребятишек, чем Тауно привык видеть в стране «Брунгильды».
Внезапно он застыл в седле. Его взгляд скользнул вниз от прикрытого шалью лица одной из женщин, на бровь которой свисал зеленоватый локон, к ее выглядывающим из-под юбки босым перепончатым ногам.
— Ракси! — воскликнул он, резко натягивая поводья.
— Тауно! Это ты, Тауно? — крикнула в ответ женщина на языке морских людей, но тут же попятилась и, непрерывно крестясь, затараторила по-хорватски: — Нет! Господи помилуй, я не должна! Смилуйся, Иисус, помоги, дева Мария...
Резко отвернувшись, она, спотыкаясь, со всех ног бросилась прочь и скрылась за углом избы.
Тауно едва не бросился следом за ней, но Эйян крепко стиснула его запястье.
— Стой, дурак! — прошипела она.
Опомнившись, Тауно глубоко вздохнул, поник и пришпорил своего мерина.
— Верно, на вид они сущие страхолюдины, — заметил капитан охранников. — Но вы их не бойтесь, господин. Теперь-то они добрые христиане, хорошие соседи и верные подданные короля. По правде говоря, я даже подумываю выдать свою дочь за одного из их парней.
Кроме Ивана Субича поприветствовать гостей вышел священник, но не капеллан жупана, а коренастый седобородый старик в грубой рясе, назвавшийся отцом Томиславом. Пока готовилась трапеза, а госпожа Сигрид отдыхала в отведенных для нее покоях, эти двое повели беседу с герром Каролусом.
Они расположились в комнате на верхнем этаже сторожевой башни, из окон которой открывался великолепный вид на окрестные поля и леса. Солнце опускалось за дремучую чащу, где таилось озеро, но его прощальные лучи еще отсвечивали на крыльях стрижей и летучих мышей, мелькающих в фиолетовом небе. Поля уже начала окутывать полупрозрачная дымка тумана. Неподалеку поблескивали две сливающиеся воедино реки, а в отдалении — севернее и восточнее — виднелись пики Свилайских гор. Воцарилась предзакатная тишина.
Сумерки смягчили искалеченное лицо Ивана, но его голос, когда он выпрямился на скамье, покончив с любезностями, прозвучал твердо, как сталь:
— Я послал за Томиславом, господарь Каролус, потому что он более всех прочих знает о морских людях — возможно, даже больше, чем они знают о себе сами. Мне же донесли, что вы о них расспрашивали.
— Вы очень любезны, господин, — ответил Тауно дрогнувшим голосом и смочил пересохшие губы глотком вина. — Но, право, вам не стоило столь утруждать себя ради нас или усиленно охранять. В любом случае благодарю вас.
— Как мог я не услужить иноземному дворянину, желающему завязать с нами добрые отношения? Но, быть может, вы все же поведаете мне, господарь, — поскольку вы все-таки не ради них к нам явились, — почему вас так заинтересовали морские люди? — И резко, словно щелкнув хлыстом, добавил: — Иначе я не пойму, зачем вас занесло в нашу глушь.
