Тауно хмыкнул и покачал головой.
— Клянусь костями моей матери, ты здорово изменился! — воскликнул он. — Я даже представить не мог, что простой матрос с «Хернинга» сумеет столь изящными словами произнести целую речь. Признаюсь даже, что поток твоих слов едва не увлек меня прочь.
Нильс нахмурился:
— Придется тебе привыкать плавать в них — ты услышишь еще немало подобных речей. И запоминай как можно крепче — иначе ты выдашь себя и погубишь себя и Эйян.
Пальцы Тауно стиснули поводья:
— Кстати, а она? Кем она станет?
— Госпожой Сигрид, твоей сестрой и вдовой, путешествующей вместе с тобой. Она может говорить всем, что просто любит странствовать по свету, и намекать на поиски нового спутника жизни — более достойного, чем можно отыскать в Дании.
— Моя сестра? — Глаза Тауно гневно сверкнули. — Почему не моя жена?
Глаза Нильса вспыхнули в ответ:
— А вы что, действительно этого хотите?
Принц Лири хлестнул свою лошадь и галопом умчался прочь.
Хлынувшие с небес потоки воды громыхали по крышам и реками заливали городские улицы. Вспыхивали молнии, на огромных колесах прокатывался гром, завывал ветер.
Изразцовая печь наполняла теплом гостиную в доме Нильса Ион-сена, свечи отбрасывали свет на ковры на полу и на стенах, резную мебель. Отпустив слуг и закрыв дверь, Ингеборг продолжала для Эйян очередной урок по поведению женщин в обществе.
— Я, конечно, не самая подходящая дама-наставница, но я немало наблюдала за благородными женщинами и научилась подражать их поведению. А твоя походка слишком горда.
— Хватит! — вспыхнула Эйян. — Я уже по горло сыта той чушью, которой ты меня пичкала. — Немного помолчав, она успокоилась и улыбнулась. — Прости. Я знаю, ты делаешь для нас все, что можешь. Но здесь, в комнате, так тесно и жарко, шерстяная одежда липнет к телу, а кожа так чешется, что никакого терпения не хватит.
Некоторое время Ингеборг молча смотрела на нее. Тишину нарушал лишь шум грозы за закрытыми ставнями.
— Придется смириться, — сказала наконец Ингеборг. — Такова женская участь, а тебе до самого конца путешествия придется оставаться женщиной. Никогда не забывай об этом, иначе Тауно погибнет.
— Да, ты права. Может, хватит на сегодня?
— Наверно, и в самом деле хватит.
— Позволь мне хоть ненадолго избавиться от твоего мира, — сказала Эйян. Нетерпеливыми движениями она тут же стянула с себя одежду и швырнула ее на пол, потом, обнаженная, подошла к столику и налила себе в кубок медовый напиток.
— Ты не хочешь?
— Да, спасибо, — ответила Ингеборг, чуть помедлив. — Но помни, что нельзя напиваться допьяна. Это дозволено лишь шлюхам... и мужчинам.
— Неужели в вашем христианском мире все создано лишь для мужчин?
— Нет, не все. — Ингеборг взяла кубок из руки Эйян и уселась на стул. — Мы многое научились у них отвоевывать.
— У нас, в море, никому нет нужды что-то клянчить. — Эйян размашистым движением поставила себе стул напротив стула хозяйки и уселась.
— А мы, живущие на суше, несем на себе проклятие Евы. Как часто повторяли мне слова Господа: «В муках будешь рожать детей своих; и желания твои станут желаниями мужа, и да будет он господином твоим».
Пальцы Ингеборг стиснули подлокотники. Ей никогда не доведется рожать детей.
Эйян, заметив это, неловко попыталась ее успокоить:
— Твоя жизнь сложилась лучше, чем у многих других женщин. С Нильсом приятно жить, и я сама видела, как часто он спрашивает твоего совета. Ты для него далеко не домашняя зверушка.
— Верно. Но все же я его содержанка, с которой ни одна уважающая себя жена и хозяйка не станет иметь дело, если у нее будет выбор. И, разумеется, ни один уважающий себя мужчина. Они, все эти купцы, дворяне и капитаны кораблей, здороваются со мной достаточно вежливо, но на приветствиях все и заканчивается. А о чем Нильс с ними разговаривает, он может мне рассказать, а может и промолчать. Сейчас у него какие-то дела вдали от дома, он очень занят. А я не имею права подрывать его положение, становясь слишком приветливой с любым из наших слуг. Ах, я сейчас куда более одинока, чем была в своей хижине на морском берегу. — Она усмехнулась. — Полагаю, не в твоих привычках возносить благодарственные молитвы за то, что ты имеешь, Эйян, но будь счастлива и за это.
