Опираясь локтями на стол, Бэннер серьезно посмотрела на него.
— Смотря по тому, что вы имеете в виду, — ответила она. — Если уж Господь позаботился о том, чтобы сделать таким совершенным простой электрон, то он позаботится и о нас.
Он взглянул на нее. «Да, о тебе Господь и вправду позаботился», — подумал он. Возможно, в общепринятом смысле слова она и не была красива; но ее отлично вылепленное лицо сейчас казалось особенно одухотворенным, и потом эти глаза — зеленые, как листья, как море…
— Вот уж не думал, что вы религиозны, — сказал он. — Правда, Макс был верующим, но никогда этого не показывал на людях.
— Не уверена, что могу назвать себя верующей, — возразила она. — Я не исповедую никакую религию. Но не может быть, что Вселенная создана без определенного замысла!
Он глотнул виски и запил его горечь глотком воды.
— Да, в данный момент я и сам склонен так думать. К несчастью, в моей жизни было слишком много моментов, подтверждающих обратное. Вообще-то я не вижу в жизни особого смысла. А уж наше общественное устройство — Империя, например, — это ведь образец абсурда! Ну, мы не задавались этими вопросами, когда нам было восемнадцать, не так ли? Закурите?
Она взяла сигарету, и они одновременно закурили. Музыкальным сопровождением — по его инициативе — служил им концерт певчих фрейанских птиц. Они щебетали, пускали трели, пели о зеленом лесе и о предзакатном небе… Флэндри повернул какую-то ручку, и воздух наполнился запахом летнего леса. Свет был притушен.
Внезапно Бэннер, казалось, потеряла представление о том, кто рядом с ней. Она шумно вздохнула и пристально взглянула на него.
— Вы не задумывались? — спросила она. — В том возрасте, когда преданно служили Империи? Под началом моего отца? А все, что вы делали потом… О, не притворяйтесь, пожалуйста, отпетым циником, я все равно не поверю!
Он пожал плечами:
— Touche[11]. Признаюсь, я слишком поздно созрел. Макс действительно был убежденным сторонником Империи, я же восхищался им, как никем другим в своей жизни, включая того, кому довелось быть моим отцом. Поэтому мне не сразу удалось разобраться в том, что такое Империя. А с тех пор, если хотите знать, я просто за неимением других занятий играл в азартную игру. Оказалось к тому же, что она приносит пользу — Терре и мне, разумеется, — поскольку ощущение своего превосходства намного приятнее, чем подчинение, рабство или смерть. Но если принимать всерьез весь этот фарс с Империей…
Он остановился, увидев неподдельный гнев в ее глазах.
— Вы хотите сказать, что мой отец был глуп? — взорвалась она. «Уж не пьян ли я? — мелькнуло у него в голове. — Наверное, нужно лучше следить за собой. Все это действие алкоголя, усталости и — увы! — одиночества!» А вслух продолжал:
— Простите, Бэннер. Я сказал не подумав. Нет, по тому времени ваш отец был прав. Тогда Империя действительно что-то значила. Для него она и впрямь сохранила свое очарование. Впрочем, если он и был разочарован, то считал долгом хранить молчание. Такой уж был человек. Хочется думать, что он жил и умер с надеждой на ее возрождение, — и как бы я желал разделить эту надежду!
Лицо ее смягчилось.
— А вы не разделяете? — промолвила она. — Но почему? Империя хранит Мир, держит границы открытыми для торговли, отражает посягательства внешних врагов, сохраняет свое наследие. И ведь именно этому вы посвятили свою жизнь!
Увы, она — дочь своего отца, это ясно. И это многое объясняет.
— Извините, — сказал он. — Я просто брюзга.
— Нет, нисколько. Может быть, я не так хорошо разбираюсь в людях, но вы сказали то, что думали. Это бесспорно. Пожалуйста, продолжайте!
Она во что бы то ни стало хочет доискаться правды.
— Ну, это долгая история, как и выводы из нее. Некогда Империя олицетворяла собой силу; она и сейчас до некоторой степени сильна. И тем не менее актуальным было найти спасение от хаоса. А чем вызван этот хаос, что не позволило сохранить изначальную волю к свободе?.. И вот тут, как и всегда, является Цезарь!
…Но установление сильной государственной власти отнюдь не тождественно возрождению цивилизации. Напротив, это начало ее конца, что не раз подтверждала история. Это — медленное течение неизлечимой болезни!
