Мы?
Я
причислил
себя
к
ним.
Нет,
не
мы,
а
они.
Нам,
Бессмертным,
вход
в
купальни
воспрещается
кодексом
чести.
Рассадник
разврата
–
так
они
называются
в
правилах.
Дело,
конечно,
не
в
том,
что
мы
можем
оказаться
подвержены
сиюминутному
вертиго,
дело
не
в
коротком
отчаянном
сцеплении
половых
органов,
а
в
том,
что
может
стать
результатом
сцепления.
В
конце
концов,
предписание
Бессмертным
принимать
таблетки
безмятежности
–
пока
что
лишь
настоятельная
рекомендация.
Животная
природа,
которую
старается
извести
в
нас
сенатор
и
прочие
покровители
Фаланги,
ими
нехотя
признается.
Для
нас
открыты
спецбордели
со
шлюхами,
умеющими
выполнять
спецзаказы
и
оберегать
спецсекреты.
Однако
за
их
пределами
мы
должны
вести
себя
как
кастраты.
Я
должен.
Что
я
здесь
делаю?
Брызги!
Взрыв
смеха
–
девичьего,
чистого,
звонкого.
Совсем
рядом.
В
моей
чаше,
где
я
хотел
спрятаться
ото
всех
–
и
надеялся
быть
обнаруженным.
Еще
фонтан.
Я
молчу,
терплю,
притворяюсь
спящим.
Шепот
–
решают,
двинуться
ли
дальше,
вниз
по
каскадам,
или
остаться
тут.
Второй
голос
–
мужской.
Обсуждают
меня.
Девушка
хихикает.
Я
подглядываю,
притворяясь,
что
меня
их
игра
совершенно
не
интересует.
По
трубе
ко
мне
в
бассейн
примчались
двое.
У
парня
оливковая
кожа,
глаза
цвета
анодированного
алюминия,
руки
дискобола
и
смоляной
чуб;
девушка
–
черная,
точеная.
Остриженная
головка
с
удивительным
изяществом
посажена
на
высокую
шею.
Худые
плечи.
Груди-‐яблоки.
Сквозь
дрожащую
воду
–
мускулистый
живот
и
узкие
бедра
–
колеблются,
мерещатся,
словно
их
только
вот-‐вот
отлили
из
эбонитового
композита
и
они
еще
не
успели
принять
окончательную
форму.
Они
прижимаются
к
бортику
с
моей
стороны
чаши,
хотя
противоположная
никем
не
занята.
Я
решаю:
они
так
сделали,
чтобы
я
не
мог
за
ними
наблюдать.
И
хорошо.
Не
собираюсь
подсматривать…
Думаю
даже
сплавиться
дальше,
оставив
их
наедине,
но…
Остаюсь.
Зажмуриваюсь
снова.
Незаметно
растворяю
в
морской
воде
минуту
своей
жизни,
потом
еще
одну.
Ничего
сложного:
теплая
соленая
вода
может
разъесть
бесконечно
много
времени.
Именно
поэтому
все
купальни
заполнены
круглые
сутки,
несмотря
на
свою
дороговизну.
Снова
смех
негритянки
–
но
теперь
он
звучит
иначе:
приглушенно,
смущенно.
Шлепки
по
воде
–
шуточная
борьба.
Всхлип.
Вскрик.
Тишина.
Мне
неспокойно,
и
я
открываю
глаза.
По
воде
плывет
кусочек
материи,
топ
ее
купальника
–
неприлично-‐
алый,
и
алым
цветом
возбужденно
пульсирует
чаша.
Тряпица
подплывает
к
устью
трубы,
задерживается
на
секунду,
будто
на
краю
водопада
–
и
уносится
вниз.
Хозяйка
не
замечает
его
потери.
Распятая,
прижатая
своим
другом
к
борту
бассейна,
она
медленно
открывается
ему.
Я
вижу,
как
ее
сведенные
плечи
постепенно
расслабляются,
отступают
назад,
как
она
принимает
его
натиск.
Бурлит
вода.
Всплывают
еще
кусочки
ткани.
Он
разворачивает
ее
спиной
–
и
зачем-‐то
лицом
ко
мне.
Глаза
у
нее
полуприкрыты,
затуманены.
Сахар
зубов
сквозь
вывернутые
африканские
губы.
- Ах…
Я
сначала
судорожно
ищу
ее
взгляда,
а
когда
наконец
вылавливаю
его,
