Было очень холодно, и Званцев оделся потеплее, надев предусмотрительно оставленный ему капитаном непромокаемый брезентовый балахон. В нем Саша и вышел еще раз на палубу. Волны перекатывались через палубу, и она со всеми поручнями и натянутым штормовым канатом, за который надо было держаться, чтобы тебя не смыло в море, покрылись льдом. Обледенела даже натянутая между мачтами радиоантена. Она походила на толстую стеклянную веревку. Когда корабль тряхнуло на очередной волне, веревка эта лопнула, рассыпавшись мелким стеклом. Обрывки антенны повисли на мачтах, раскачиваясь в такт волне. Званцев понимал, что значит кораблю остаться без радио, глухонемым среди бушующей стихии. И он взобрался на капитанский мостик по проваливающимся под ним ступенькам трапа, на мгновения повисая в воздухе, как в невесомости.
Штурман Нетаев был на вахте.
К Сашиному удивлению в такой шторм капитана на мостике не было. Стоя у машинного телеграфа, штурман тепло кивнул ему, покосившись на рулевую рубку. Званцев уже знал в лицо всех рулевых, а этот был незнаком. И вдруг он узнал капитана. В такой шторм он встал сам у штурвала. Слишком ответственно было держать курс плохо слушавшего руля судна. Ведь это не “Куин Мери”, где по палубе можно было стометровку бегать. У ледокольного корабля, вскинутого на гребень девятого вала, обнажались винты, беспомощно крутившиеся в воздухе. И это бессилие судна нужно было компенсировать искусством вождения в шторм. Капитану это удавалось Но Званцев заметил, как струйки пота текут по напряженному его лицу.
Еще в Белом море врачале плавания Званцев присутствовал при обучении молодого штурмана Ушаковым. Ему запомнилось, как непривычно сердито крикнул Борис Ефимович:
— Право руля! Не спите!
И вот теперь, когда в шторм у руля стоял сам полярный морской волк, его ученик не своим голосом завопил:
— Лево руля, черт возьми! Не право, а лево на борт! Машина, полный назад! У руля — влево, еще лево на борт.
По трапу взбежал радист Иван Гурьянович и доложил о потере радиосвязи. Следом за ним тяжелым шагом, словно вдавливая ноги в палубу, на мостик взошел и Кренкель:
— Борис Ефимович, вам бы самому насчет антенны…
— Мина, — указал на волны Нетаев.
В лунном свете особенно угрожающе виднелась выступающая часть шара с торчащими стержнями. Прикосновение к этим иглам неведомого чудовища, было смертельно.
Кренкель сразу все понял:
— Позвольте мне, капитан, действовать от вашего имени.
Капитан, закусив губы и орудуя штурвалом, кивнул.
Кренкель, прыгая через ступеньки, скатился по трапу. С мостика Званцев видел, как он, с виду тяжеловатый, ловко взбирается по обледенелым вантам. На другую мачту поднялся Иван Гурьянович и они натянули новую антенну.
Званцев не привык оставаться бездеятельным свидетелем и предложил капитану свою помощь.
— Идите в радиорубку и вызывайте от моего имени минный тральщик. Я буду держать корабль у этой проклятой мины. Надо уничтожить ее, чтобы никто не напоролся.
Званцев по примеру Кренкеля слетел вниз и кинулся в радиорубку, где Иван Гурьянович пытался наладить связь с Большой землей.
— Капитан приказал вызвать минный тральщик.
— Военная база на волне, берите микрофон.
Званцев услышал далекий голос дежурного офицера.
— Кто говорит? Капитан?
— Я не капитан, а полковник. Говорю по поручению капитана корабля. Обнаружена опасная мина. Нужен минный тральщик, чтобы уничтожить ее.
— В своем уме? Ночью в шторм?
— Это война. Она еще продолжается. “Георгий Седов” будет сторожить мину, как радиомаяк для тральщика.
— Да где я возьму вам сейчас тральщик. Вот днем, когда шторм стихнет.
— Слушайте, дежурный. С вами говорит полковник Званцев, уполномоченный Правительства СССР, вызовите к микрофону начальника базы.
— Начальник базы кавторанг Снегирев слушает вас, товарищ полковник.
— Объясните своему дежурному, что такие понятия, как ночь и шторм во время войны во внимание не принимаются. И немедленно высылайте минный тральщик по нашему радиомаяку.
— Будет исполнено, товарищ полковник. Ждите тральщик раньше утра. Спасибо за сигнал. Кавторанг Снегирев. Связь окончена.
