И сразу по радио получили ответ: другая белая пешка с шахом ринулась на нашего короля. Деваться нам было некуда: отступили на свободное поле и предложили ничью, поскольку полагали, что размен ферзями вынуждает Лизу дать свое согласие на мир. Отослали и спохватились. Увидели, что она даст нам мат в два хода. Не может же гроссмейстер доиграться до мата. И мы послали вдогонку еще одну радиограмму, что партия сдана. Однако, ответа мы не дождались, хоть и поздравили ее с выигрышем.
— Как так с выигрышем? — удивился кто-то. — Что-то его не видно.
— В том-то и дело, что Лиза его прекрасно видела! И мы тоже узрели, только попозже. Оказывается, вместо размена ферзей она шахнула пешкой, вынуждая нас взять ее ферзем и теперь, как это ни удивительно, черным мат в один ход!
— Это чем же матовать?
Вместо рассказчика ответил Званцев, взяв из шахматной коробки капитана белого коня со словами:
— Превращенным вместо ферзя конем!
— Здорово! — согласились присутствующие.
Но Лиза не приняла радиограмм, не ответила на обе…
Все долго молчали. В салоне с твиндека доносились голоса, потом они смолкли, и слышно было, как шелестели о борт волны, а может быть, мелкие льдины… Кто-то спросил, робко, неуверенно:
— Как же Лиза? Ее геодезический знак? Ее остров?
Рассказчик сощурился:
— Хорошая мысль назвать остров ее именем, только… С тех пор никто ни разу не видел Ныряющего острова. На карте он нанесен Борисом Ефимовичем как опасная мель…
— А Лиза?
— Елизавета Сергеевна вышла за меня замуж. Но если вы спросите у нее о том, что я рассказал, она ничего не вспомнит: ни острова, ни знака, ни игранной партии, более того, она даже не знает сейчас ходов шахматных фигур. И она, конечно, станет вас уверять, что все это я выдумал.
— Значит… значит, она жива!
— Ясно. Мою Лизу, мою изумительную, милую Лизу, “Георгий Седов” вскоре подобрал. Она была без сознания, привязанная к бревнам геодезического знака, смытого с нырнувшего острова. Много дней была Лиза между жизнью и смертью. А когда пришла в себя, то забыла все-все… Все, что случилось, даже шахматы…
— Как? И пощечины не помнит?
Рассказчик улыбнулся, словно ему напомнили о чем-то необычайно приятном:
— Представьте себе такую аномалию — только это и помнит! Медицина заинтересовалась — специальный доктор к нам приезжал, изучающий потерю памяти, — плохо медицина разбирается в женской логике.
— Неплохая женская логика — заматовать короля превращенным конем при живом вражеском ферзе, — заметил Званцев.
— Потемки! — развел руками рассказчик и лукаво улыбнулся.
Через несколько дней “богатырь с прищуром” сходил на берег. В капитанский бинокль Званцев видел, как катер “Петушок” подошел к причалу, как вышли из него пассажиры. Навстречу тому, кто на голову выше всех, с берега бросилась тоненькая фигурка. Он обнял ее, “сжал своими ручищами”, и ее сразу совсем не стало видно.
— Вот какая удивительная Лиза! А что, если она вспомнит о своем приключении на острове Ныряющем, снова научится играть в шахматы? Удивит шахматный мир? — обратился Званцев к капитану.
— Кто знает! — отозвался Борис Ефимович. — Нас она удивила… И не только шахматами…
Прощай, страна исканий.
Прощай, страна чудес!
“Георгий Седов”, сделав за одну навигацию два рейса, с писателем Званцевым на борту, завершал свое плавание. Но Баренцово море не хотело отпускать Званцева, не показав ему что такое полярный шторм.
Корабль словно уменьшился в размерах. Волны были выше капитанского мостика. Так уж везло Званцеву, что, как и в Атлантическом океане, шторм достиг здесь 11-ти баллов. Зрительно это особенно запомнилось Званцеву, когда в небе на фоне корабельных мачт открылась полная луна, что отнюдь не уменьшило размах волн. Попытка лечь спать не увенчалась у Саши успехом. Обычные койки в каютах располагают перпендикулярно борту, чтобы бортовая качка не сбрасывала пассажира на пол. Но в салоне капитана диваны предназначались для сидения, а маятник на стене, показывающий своим размахом крен корабля, отклонялся на 45 градусов, и Саша не мог удержаться лежа. Правда, капитан в мокром макинтоше, проходя через салон, научил Сашу лечь на живот и расставить ноги. Получилось лучше, но он все равно вышел на палубу, и был свидетелем “Лунной пляски”, когда шаровидная луна, как мяч в волейболе, отскакивала от корабельных мачт, будто взлетала высоко в небо, падая обратно и снова взлетая.
