За будуаром оказалась еще одна очень большая комната, стены которой также были затянуты голубым шелком. Судя по всему, это был любимый цвет хозяйки. Постель была не застелена, но г-жа Сабен-Левек не испытывала неловкости от того, что могло предстать нескромному взгляду. Белая мебель. Початая бутылка коньяка на комоде.
— Как вас зовут? — спросил Мегрэ.
— Натали. Наверняка, чтобы я помнила о своем русском происхождении.
Ванная комната — и стены и пол — была из серо-голубого мрамора, здесь, как и в комнате, царил беспорядок.
Затем шла комната со шкафами по стенам, потом комната, которую можно было бы назвать маленькой гостиной — назначение у нее было такое же, как у будуара.
— Если я не обедаю в столовой, то ем здесь.
Она сохраняла безразличие гида, ведущего экскурсию в каком-нибудь музее.
— Теперь мы входим в помещения слуг.
Сначала большая комната с застекленными шкафами, заставленными столовым серебром, потом маленькая белая столовая и, наконец, кухня со старинной плитой и медными кастрюлями. Здесь хозяйничала немолодая женщина.
— Мари Жалон. Она работала тут еще при моем свекре.
— Когда он умер?
— Десять лет назад.
— Значит, вы успели застать его?
— Мы прожили вместе пять лет.
— Вы ладили друг с другом?
— Я была ему совершенно безразлична. В ту пору я обедала в столовой и могла бы сосчитать, сколько раз он заговорил со мной.
— Какие отношения были у него с сыном?
— В девять часов Жерар спускался в контору. У него был там свой кабинет. Не знаю, чем именно он занимался.
— Случалось тогда, что он пропадал?
— Да, на два-три дня.
— Отец ничего ему не говорил?
— Он делал вид, что не замечает этого.
Перед Мегрэ открывался целый мир, обветшалый и замкнутый на самом себе.
Наверное, в прошлом веке или в начале XX здесь устраивались приемы, в гостиных давались балы. Их было две — вторая почти такая же большая, как первая.
Стены повсюду были отделаны потемневшими резными панелями.
Повсюду были также картины отошедшей в прошлое эпохи: портреты мужчин с бакенбардами, в высоких воротниках, жестко подпирающих подбородки.
Казалось, что жизнь на секунду остановила здесь свое течение.
— Теперь мы входим на половину мужа.
Кабинет с уходящими к потолку книгами в переплетах. Скамеечка из орехового дерева, чтобы можно было добраться до верхних полок. Наискосок от окна письменный стол с моделью подводной лодки и письменными принадлежностями из темной меди. Все в полном порядке. Ничто не говорило о присутствии здесь живого человека.
— Вечера он проводит здесь?
— Если находится дома.
— Я здесь вижу телевизор.
— У меня тоже есть телевизор, но я его никогда не смотрю.
— Вам случалось проводить вечера в этой комнате?
— Первое время после свадьбы.
Ей стоило определенного труда выговаривать слова, она роняла их, как будто они не имели значения. Уголки губ у нее снова опустились, и это придавало лицу страдальческое выражение.
— Его комната.
Мегрэ успел убедиться, что ящики письменного стола были заперты на ключ. Что могло в них храниться?
Во всей квартире были очень высокие потолки, окна, с задернутыми малиновыми бархатными шторами, тоже очень высокие.
Стены комнаты, отделанные панелями, но не деревянными, а из желтой меди. Двуспальная кровать. Кресла со слегка продавленными сиденьями.
— Спали вы здесь?
— Иногда, первые три месяца.
Уж не ненависть ли сквозила в ее голосе, в выражении лица?
Осмотр продолжался по-прежнему как в музее.
— Его ванная комната…
Здесь все так и оставалось на своих местах: зубная щетка, бритва, щетка для волос и расческа.
— Он ничего с собой не брал?
— Насколько мне известно, нет.
Гардеробная, как на половине Натали, потом гимнастический зал.
— Он им пользовался?
— Редко. Он погрузнел: толстым его назвать было нельзя, а вот полноватым…
Она толкнула следующую дверь.
— Библиотека.
Тысячи книг, старых и новых, современных, однако, сравнительно мало.
— Он много читал?
— Я не интересовалась, что он делает вечерами. Эта лестница ведет прямо в контору — мы с вами прошли над вестибюлем. Я вам еще нужна?
— Возможно, мне еще надо будет встретиться с вами. Если это случится, я позвоню.
Ее вновь влекла к себе бутылка коньяка.
