Набрал номер.
– Здоро́во, эт ты, Мэгги?
– Да. Джек? Опять звонишь? Я думала, ты со мной уже все – не поверила.
– Я, я! Давай! Я за тобой прям щас заеду – Попьем пивка в конторе, радио врубим, попляшем – я тебя домой отвезу – на здоровенном «бьюике».
– Во сколько?
– Прям щас!
– Похоже, ты изменился.
– Ну дак. Три года тебе не хухры-мухры!
– Последний раз, когда я тебя видела – после бала – помнишь? – такой мальчик из колледжа был.
– Я уже не мальчик из колледжа. – Я через месяц на Флот ухожу.
– Ты же был уже на флоте!
– Так то ж торговый.
– Тогда ты был лучше – Но я все равно приду.
«Мэгги все та же», – подумал служитель гаража, Джек Дулуоз, высчитывая:
– Значь так, я буду ровно через двадцать минут. Сиди наготове. Я сразу должен вернуть этот «бьюик» на место. Это все равно что угнать. И за стоянкой никто не присматривает.
– Ладно. Я уже готова.
– Отлично, малышка, – сказал Дж. Д. – покеда, – кинув трубку и вскочив на ноги. Вытащил ключи, вышел, запер дверь кабинетика, попробовал – подошел к подъемным воротам просто дернуть за ручку, хлопнул по ним, снова углубился в гараж, сел в «бьюик».
Дверца машины мягко фыркнула. Затем снова щелкнула, когда он выскочил опять и выключил несколько ламп в гараже – Уже в сумраке начал что-то сокрушенно искать. Затем машина медленно завелась, он сдал чуть-чуть назад, переключил передачу, выехал, мигнули фары – осветив все гаражные тени – Бибикнул клаксон, когда он случайно двинул локтем, нашаривая сигареты – С подозрением оглядываясь через плечо, проехал по гаражу, выехал наружу в занесенный снегом переулок – Шапки на нем не было, одна куртка – Всего лишь за несколько месяцев до этого он работал репортером в одной лоуэллской газетенке и сейчас выглядел дико, словно человека вывалили в эту краснокирпичную груду ночи из какой-то каталажки, и он теперь, весь сияя, воровато и неистово озирается, вертит пугливой своей головой, отовсюду слыша воображаемые звуки, видя, как на него мчатся воображаемые машины, а он должен быть на стреме – невозможно медленно «бьюик» пополз к выезду из проулка. Снег повалил гуще. «Валет бубен, – пел Джек, – валет бубен, тобою буду я сражен», – выговаривая «Уаэт бубьон» как бы в память о Джи-Джее Ригопулосе, который пел так в новогоднюю ночь 1939 года, когда он сам впервые встретил Мэгги, эту девушку, кому он сейчас засадит так засадит, вот только затащит сперва в этот «бьюик», чуть попозже в гараже, и поглубже.
– Малышка, – вслух произнес он, – я тебя сегодня вечерком точно отымею – так, как раньше с тобой бывало, теперь не проканает – я ж тебя просто наизнанку выверну – у меня и после тебя были бабы, и поездил я немало, и заезжал далеко – я б мог тебе такого порассказать, что вся твоя занюханная Массачусетс-стрит под этой звездой побледнела бы и скукожилась – и про железные дороги, и про бутылки, что я швырял, а женщины приносили мне на ужин джин, и про старых бичар, за которыми я перся по полям, чтоб только послушать, как они блюза поют – и про луны над Вирджинией – и про птичек на том же месте засушливым утром – рельсы на юг бегут, на запад – обо всех пыльных местах, где я присаживался – спал – О том, что я узнавал наутро за конторским столом, за школьной партой, за письменным столиком у себя в спальне – О романчиках прямо на гравии – на расстеленных в парке газетах – на кушетках пивных землячеств – О танцах, что я разучивал у ночного окна в одиночестве – О книгах, что я прочел, о новых философиях, что я придумал – Торстен Веблен, дорогая моя – Шервуд Андерсон[88], милашка – и еще чувак, которого зовут Достоевский – и о горах на Северном полюсе, на которые я взбирался – Так не пытайся же дать мне сегодня отлуп, получишь по рукам, я спущу тебя в реки, ты у меня попляшешь.
Пока он говорил так, «бьюик» выкатился наконец из гаражного проулка на Миддлсекс-стрит, пропустив три машины, а теперь едва обгоняя три другие, он свернул вправо, перевалил через рельсы, пугливо заглядывая в жерла ночи по обе стороны, не выскочат ли с хрустом локомотивы, мимо вокзала, столовки, отеля «Мерримак» – где, как он знал, Рино, хозяин «бьюика», просто валяется в постели со своей телкой и не вылезет оттуда до утра, а если и сегодня, то все равно гораздо позже – У подножия высокого холма, куда от Мерримак уходила Школьная улица, он собрал все свое мужество, полагая, что в безумном свежем снегопаде цепи ему не понадобятся.
