Мэгги Кэссиди - страница 71

Весна в Нью-Йорке, первый запах древесного дыма на Третьей авеню в первую ночь без заморозков – парки, любови, прогулки с девчонками, стили, восторги – Нью-Йорк на безукоризненной лирической полочке Америки в Ночи, Яблоко на Скале, зеленый мазок отвесного Куганз-Блафф над Поло-Граундз в первую неделю мая, и Джонни Майз[82] из «Сент-Луисских Кардиналов» засандаливает новый хоумран – сестренка Билла Керески Мики в черных шелковых брючках в пентхаусе, губы алые, а под глазами круги шестнадцатилетней, на груди – мягкий инициал – Пластинки Дьюка[83] – Дикие гонки в Йельский студгородок, круг за кругом вокруг Маунт-Вернон в полночь с гамбургерами и девчонками – Фрэнк Синатра невероятно блистателен в свободном ниспадающем костюме, поет вместе с Гарри Джеймсом «На сингапурской улочке»[84], и не только девчонки-подростки от него тащатся, но и мальчишки-подростки, что уже слышали в Калифорнии этот печальный кларнет Арти Шоу на тихой изумительной улочке у Утрилло[85] – Всемирная Ярмарка, грустные тромбоны с эстрады-ракушки над всеми этими лебедями – Павильоны с международными флагами – Счастливая Россия – Вторжение во Францию, большой Бух! за морем – Французские профессора под деревьями – Чокнутый Марти Черчилль лезет в подземку и сшибает у какого-то мужика шляпу на пол, а поезд трогается Ха Ха Ха! – мы несемся по платформе надземки – Просыпаюсь однажды воскресным утром в квартире Дэвида Ноулза на Парк-авеню, открываю жалюзи, вижу молодого мужа в фетровой шляпе и гетрах, он выгуливает красиво одетую жену и младенца в коляске сквозь рябь золотых солнц, прекрасно и совсем не грустно – Créme de menthe в «Плазе», vichyssoise, pâté[86], при свечах, роскошные шеи – Воскресенье в «Карнеги-холле».

Разговоры за полночь на Бруклинском мосту, подходят сухогрузы из Монтевидео – Дикие поколения скачут в джазовых точках, гении в роговых очках наливаются пивом – Впереди Коламбийский университет – Заемщики биноклей в спальне Майка Хеннесси разглядывают девчонок из Барнарда[87] за зеленой площадкой для гольфа.

Мэгги потеряна.

Три года спустя, в холодную снежную ночь, лоуэллский вокзал переполнен поздними пассажирами из Бостона, что сжимают в кулаках «Дейли рекордз», спешат к машинам, автобусам. Через дорогу вокзальная столовка процветала, на гриле сочно шкворчали гамбургеры, а когда раздатчик со своей старой монтанской физиономией вылил на тускло поблескивавший жир жаровни тесто для блинчиков, оно все взметнулось вверх шипооблаком, громко, а двери взвизгивали, когда поездные мальчишки заходили поесть. Пассажирский поезд, 6.05 или 6.06, только что отошел, по Лоуэллу в зимних сумеречных снегах громыхал товарняк в сотню вагонов. А его последняя теплушка тащилась следом по мосту через Конкорд в Южном Лоуэлле, как раз недалеко от Массачусетс-стрит – паровоз пробирался носом сквозь лесные склады и оптовые базы сантехники, газгольдеры центрального Лоуэлла за ткацкими фабриками и Челмзфорд-стрит, а на задних дворах Принстон-бульвара подвижный состав еще вяз в сеющихся снежных заносах. По Миддлсекс-стрит и за железнодорожными путями, несколько обшарпанных тускло-серых парадных спрятали от бури нескольких лоуэллских официантов. Ресторан «Благден» работал не бойко, бурый на углу, внутри несколько скучных едоков, зал кафетерия. За ним гараж и стоянка «Благден» уже почти справились с вечерним наплывом. Служитель только откатил на место большой грузовик, поближе к перегородке, и втиснул последний «бьюик» поглубже в ряд в самом дальнем углу гаража, места почти не осталось. Служитель остался один, прошел на свое место с ключами от машины, карандашом и квитанциями, толстые ляжки спешили – полупританцовывая. У больших подъемных ворот присвистнул, увидев, что буран медленно опускается в переулок; над головой тускло тлело серое кухонное окно многоквартирного дома – служитель слышал, как о чем-то болтают детишки. Он свернул в пузо кабинетика с конторкой, швырнул на нее корешок квитанции к другим бумагам и сигаретным пачкам, а сам бросился в кресло на колесиках, развернул его и закинул ноги на стол. Рыгнул. Снял трубку.