Такое люди не забывают.
Он понял это, когда вернулся. Его узнали не сразу – столько времени прошло. Да и он никого не узнавал. Но имена еще жили в памяти. И он всматривался в лица людей, называющих такие родные имена. Пытался увидеть там прошлое.
А они разглядывали его. Вернувшегося чужака.
Деревня сильно изменилась. Появились новые дома, старые избы почти все исчезли. Лес отступил, на освобожденных площадях раскинулись огороды. Артели лесорубов давно не было, селяне жили крестьянским трудом и охотой. Когда Буйвол сказал им, что собирается заняться отцовским делом, они переглянулись, недоверчиво покачали головами. Лесоруб им был не нужен – так они думали.
Но они ошиблись.
Буйвол поселился в заброшенном лесном домике, где когда-то бобылем жил нелюдимый бортник. До деревни было часа два ходу – достаточно далеко для посторонних и довольно близко для тех, у кого есть какое-то дело.
Несколько дней Буйвол обустраивал свое новое жилище – конопатил щели, латал дыры на крыше, правил крыльцо, укреплял дверь, выметал мусор, мастерил подобие мебели. Работы хватало, и он увлекся ею, неожиданно для себя забыв обо всем, в том числе о богах и о судьбе.
А потом пришел первый заказчик, сказал, что ему нужны бревна для колодезного сруба. Посетовал – он бы и сам справился, но уж больно погода плохая, все дожди, дожди, а здоровья нет никакого, спину вот прихватило, возраст всё-таки…
Через два дня всё было готово. Деревья повалены, сучья обрублены, бревна ошкурены, обтесаны, опилены, сложены. Когда стих дождь, на упряжке лошадей приехал заказчик, довольно покивал, деловито спросил о цене. Буйвол пожал плечами – он не умел торговаться.
Новый колодец встал посреди деревни.
И люди потянулись к лесорубу. За дровами, за слегами, за бревнами. Заказали балки для моста через овраг. Подбирали щепу, чтобы крыть крыши. По первому снегу пришел человек от охотников, попросил обновить просеку к переправе.
Буйвол брался за любое дело и никогда не торговался.
А зимой ударили морозы. Печки топились целыми днями, и запасы дров у селян быстро таяли.
Работы лесорубу хватало…
Скрипел под лыжами снег. Глухо отзывались на удары топора промерзшие древесные стволы. Искрясь, сыпалась с ветвей белая пыль. Рушились снежные комья.
Буйвол нашел свою старую зарубку. Поднял голову, еще раз осмотрел помеченную березу, определяя, куда она клонится, как будет падать, где надо рубить. Потом снял лыжи, долго ходил вокруг дерева, приминая снег. Скинул рукавицы, снял полушубок. Крякнув, размахнулся широко. И полетела щепа, застучал, зазвенел топор, вгрызаясь в древесину. Через несколько минут береза вздрогнула, накренилась, и стала медленно валиться, цепляясь ломающимися сучьями за соседние деревья, словно пытаясь удержаться, остановить падение.
Снег взметнулся фонтаном. Ствол лег точно как намечал Буйвол.
И вновь застучал топор, отсекая торчащие ветви…
Зимние дни короткие, а вечера пустые. Заняться нечем. И тогда одолевают тягостные думы, мучают неприятные воспоминания, и никак от них не отделаться. И не дают покоя многочисленные «если бы».
Если бы он не пошел к ведьме, то она бы, наверное, осталась жива, и не было бы пожара, и загадочный шар не перешел бы в руки монахов, на алтарь бога.
Если бы он не выкинул камень в реку, а, скажем, закопал бы в землю…
Если бы он не встретил Малыша…
Если бы он не ушел из дома…
Если бы, если бы, если бы…
Вроде бы делаешь всё сам, сам принимаешь решения. А на самом деле идешь по проторенному пути. И не можешь с него свернуть. Все предопределено, каждый шаг, каждый поворот.
Может и сейчас?..
А бог смеется, наблюдая за потугами ничтожного человечка сойти с дороги.
А вдруг там, за обочиной ничего нет? Пустота? Тьма?..
Зимние ночи долгие. Сон некрепкий, чуткий. Совсем рядом воют осмелевшие от голода волки, ухает на крыше филин, и кто-то ходит под окнами, хрустит снегом, пробует, покряхтывая, стены на прочность.
Ночью всякое чудится. И порой не поймешь, снится это или взаправду происходит.
Оживают тени. Превращаются в узнаваемые фигуры. Хмурый бортник, мертвый хозяин дома, встает в изголовье. Обугленный ведьмин скелет катает по полу матовый шар. Суайох бормочет что-то ехидное голосом своего бога.
