— Не жалко парку, Пелагея? — спросил Гараська шепотом и потянулся к ней.
Опомнилась Пелагея Ильинична, вскочить хотела, но Гараська проворней оказался. Придавил ее к полку и рукой по груди шарит, а что там шарить, когда все на виду. Ну а потом просто было, двинула она его по мужскому месту, и скатился Гараська с полка, застонал, что тебе зверь какой-нибудь. Схватила Пелагея Ильинична чугунок с кипятком и окатила бы, да выскочил Гараська в предбанник. Потом уже и смех разобрал, когда он одежку свою выпрашивал. А и дура была, что отдала, пусть бы голяком домой топал да объяснил там, из каких таких гостей он вернулся.
А на другой-то день и накатилась беда на Пелагею Ильиничну с Митькой — пришла похоронка на Самого. Ох, век бы не помнить той минуты, когда принимала эту похоронку и уже по лицу почтаря знала, что за весточку он принес ей сегодня. Не знала только — который…
…Хлопнула калитка на улице, и Пелагея Ильинична вздрогнула, очнулась от дум своих, прислушалась и узнала быстрые Любавины шаги.
Любава вошла, раскрасневшаяся с мороза, беленький заячий платочек набок сбит, темная челочка на правую бровь высыпала. Круглое личико ее, все больше печалью обозначенное, теперь радостью светилось, а от ладной фигуры — в самом соку девка-то — так и веяло силой и статью русской, так что Пелагея Ильинична и залюбовалась невольно невестушкой.
— Ты, дева, аль с новостями хорошими? — полюбопытствовала Пелагея Ильинична, от стола разглядывая Любаву.
— Да как вам сказать, Пелагея Ильинична? — замялась Любава, скидывая шубейку и валенки.
— Да так и говори, как есть.
— На работу я устроилась. — Любава замерла у порога и смотрела выжидательно на Пелагею Ильиничну. Теперь уже в платьюшке, сильно заталенном, с двумя клинышками по подолу и неглубоким вырезом, так что начало матовой груди видно было, Любава и того краше Пелагее Ильиничне показалась. «Ишь, девка ровно засветилась вся, — обрадовалась Пелагея Ильинична, — может, и отойдет со временем, к дому привыкнет, а там уж и Митрия разглядит…»
— Вон как, — удивилась Пелагея Ильинична, — и куда же ты навострилась?
— В леспромхоз.
— А что делать-то?
— Десятницей зачислили. На нижний склад.
— Да ты чё у порога-то встряла? — вдруг рассердилась Пелагея Ильинична, но глаза ее лучились усмешкой и любопытством. Никак она не ожидала от невестушки такой прыти и насторожилась заранее, думая, что она опять к торговле подалась. Конечно, каждая работа должна быть в почете, на то она и работа, да только больно мало почета к продавцам вдруг осталось. Сами же и свели свой почет на нет. А в лесу, конечно, оно хоть и не мед, тяжело, да от тяжелого ремесла — душа лёгкая. — Там ведь, дева, на морозе надо день-деньской выстоять. Не боязно?
— Нет, Пелагея Ильинична, — весело откликнулась Любава, — не боязно.
12
Долго держались крепкие морозы, а потом воздух вдруг обмяк, потянул теплый ветер, и с крыши вагончика закапало. А над самым входом в вагончик снег выело солнцем и ветром окончательно, и теперь там зияла черная, толевая заплата. Но уже на следующий день ветер переменился, зашел с низовий, и сразу же в нем почувствовалась леденящая прохлада далеких северных морей. Капель мгновенно свернулась в серебряные трубочки сосулек, но и те недолго продержались, сбитые крепчающим ветром, рассыпались на тоненькие, хрупкие кристаллики, которые понесло и понесло по настному снегу. А перед обедом сыпануло вдруг мелкой снежной крупой, больно ударило Любку в лицо и понесло, и завертело.
Приняли Любку на нижнем складе хорошо. Лишь Галка Метелкина, в первый же день подойдя к ней, усмешливо спросила:
— Так что, говоришь, сбрындила у нас женишка?
У нее были красивые черные глаза, в которых не то злость угадывалась, не то шалость бесшабашная, — Любка так и не разобралась и на Галкин вопрос не ответила. А Галка отступила на шаг и рассматривала ее, словно диво заморское. А потом и совсем уже неожиданно, смутив Любку, удивленно сказала:
— А и красивая же ты, зараза! И потрогать есть что, и глазу порадоваться…
Вдруг резко повернулась и пошла к своему вагончику, высоко и гордо неся голову. И больше не обращала на нее внимания, словно и не было Любки здесь. Но вот сегодня, сразу же после обеда, когда Любка подсчитывала вывезенную шоферами древесину, влетела Галка в ее вагончик. Обмела валенки у порога и села на топчан у железной печурки. Долго молчала, а потом вдруг и бухнула:
