Нет ничего хуже, чем попытки женщины тебя понять. Моя жена — она изучала психологию — задалась целью избавить меня от комплекса неполноценности из-за моего маленького роста и с этой целью то и дело сыплет соль на эту незаживающую рану. Путая цинизм с откровенностью, она бесстыдно перемывает косточки моим бывшим подругам, не стесняясь, смакует несчастья, приключившиеся с другими. Или вдруг прикидывается замечательной хозяйкой и тщательно перечисляет покупки, на которых она сэкономила жалкие гроши. Тем не менее она усвоила, что без особой нужды не стоит дважды повторять одно и то же. Прежде она любую фразу произносила дважды, причем улыбка не сходила у нее с лица. Ей казалось, что это по вкусу родственникам и окружающим. Она изрекала без конца общеизвестные истины, лишь бы не услышать возражений. «Правда ведь?» — спрашивала она меня. Я глядел на нее обалдело. Потом перестал удивляться, и внезапно меня охватили безразличие и смертельная скука. Чтобы не поддаваться унынию, надо бороться, кричать!
Так начинаются ссоры, которые милых, согласно поговорке, только тешат. Однако после них все больше и больше отдаляешься от своей милой. А мне так вообще хотелось бы оказаться хоть на краю света! И навсегда, чтобы позабыть обо всем. В этом нет ничего ненормального, поверь мне, просто это следствие совместной жизни с существом иного пола. И что любопытно: чем больше, казалось бы, партнер подходит тебе, тем больше ты его ненавидишь.
Впрочем, в ее отсутствие ненависть моя убывает. Значит, для спасения нашего брака нам ничего не оставалось, как расстаться. Хотя бы на время, если не насовсем. Но скажи, ты пробовал бросить женщину, которая тебя любит? Невозможно описать ее тупое отчаяние. Для мужчины нет ничего тягостнее. Как донжуанам удается столь часто обрывать пуповину любовной связи? Нет, при своей ранимости я не выдержал бы этого. И потом, брак, подобный нашему, не заслуживал бы столь печального исхода. В целом мы жили счастливо, хотя и не безоблачно. Поэтому я прикончил ее топором и прошу тебя немедленно выслать мой чемодан, потому что уложить ее бренные останки оказалось сложней, чем это может показаться на первый взгляд.
Впервые я смутно почувствовал, что что-то не ладится, когда мы выходили из бара на автостраде. Он подошел ко мне сзади и спросил:
— Зачем ты оставил на чай? Нас, по-твоему, хорошо обслужили?
Я развел руками:
— Нормально.
— Зачем тогда платить лишнее?
— Всего двести лир. Я всегда даю на чай.
— Из чужого кармана?
Я ошалело посмотрел на него.
— Я не задумывался над этим, — сказал я. — Вы мне доверили общую кассу, не считать же мне отдельно чаевые! Да и зачем? Чтобы вернуть тебе эти деньги?
— Хотя бы, — ответил он. — Терпеть не могу чаевых.
Последние слова он произнес с надрывом в голосе и со слезами на глазах.
— И никогда не даешь? — спросил я.
— Никогда! — воскликнул он. — Из принципа.
Я знаю, что «из принципа» человек способен на все, кроме изменения самого принципа.
Поэтому я сказал:
— Хорошо. Чаевые — за мой счет.
— Как тебе угодно.
Я искоса посмотрел на свою жену, но, боясь чрезмерной красноречивости ее взгляда, перевел глаза на багажник.
— В путь? — спросил он.
— В путь.
Но тень, сбежавшая с его лица, набежала на мое. Радость, охватывающая нас в начале всякой поездки от предвкушения новизны предстоящих впечатлений и особенно от расставания с прошлым, сменилась тревожным ожиданием.
На повороте к Анконе, где мы вышли размяться, я воспользовался тем, что наш спутник, его жена и ребенок обогнали нас на несколько шагов, чтобы шепнуть жене:
— Да он жмот!
В моем голосе прозвучало такое отчаяние, которое поразило меня самого.
— И она тоже, — заметила жена.
— Когда ты успела заметить?
— В баре.
Я сделал вид, что любуюсь закатом, окрасившим небо где-то за виноградником.
— Как это мы с тобой, — пробормотал я, — умудрились попасть впросак?
— Опять ты со своими упреками!
Наши спутники между тем повернули обратно.
— Нам пришло в голову, — заявил глава семейства, — что в первый вечер не стоит перегружать желудок. Вы голодны?
— Еще как! — возразил я.
— А-а… — протянул он разочарованно. — Тогда поищем харчевню подешевле.
