— Почему из полиции?
— Потому что никому не разрешили выходить из вагонов. — Проводник сделал знак первому пассажиру, двинувшемуся к станции: — Прошу вас, поднимитесь в вагон.
— Но вы можете сказать, что произошло?
— Прошу вас, — повторил проводник.
Пассажир обернулся к одному из окон:
— Поняла?
— Поднимайся! — властно приказал женский голос. — Не устраивай сцен!
Тот послушно поднялся, а Трави, весь бледный, откинулся на спинку сиденья и как завороженный уставился в одну точку. Вынув из кармана «Пополо д’Италиа», он попытался что-нибудь прочесть, но буквы запрыгали перед глазами. Тогда он закрыл газету, положил ее на колени и откинул голову на деревянную спинку сиденья.
Он не помнил, как долго оставался он в таком положении, словно погрузившись в тревожный сон. Очнулся он только тогда, когда услышал над собой голос Лози:
— Ничего, я могу сесть и в середине.
В это время поезд медленно тронулся в путь.
На сложенном вчетверо листке в маленьком конверте, опущенном в почтовый ящик рядом с подъездом, ничего не значилось, кроме цифры девятнадцать. И все же этого оказалось достаточно, чтобы на другой день, к вечеру, из подъезда вышел Эмилио и, оглядевшись по сторонам, сел на четвертый номер трамвая, сошел через три остановки, свернул в переулок, вышел на небольшую площадь с ветхой церквушкой, прошел мимо строительных лесов и мусора до бульвара, сел на восемнадцатый трамвай, сошел на седьмой остановке, проехал в обратном направлении до третьей, свернул на улицу с особняками, пересек прямоугольную площадь и, перейдя на бульвар, спустился на набережную за перекрестком и у лавки букиниста встретился с Трави.
— Хвоста за тобой нет? — спросил его Трави.
— Нет.
— Тогда пойдем отсюда, — сказал Трави, пересекая улицу, и они двинулись вдоль низкого парапета.
Эмилио выглядел весьма встревоженным.
— Ну как?
— Он исчез.
— Вот тебе на!
— В Лугано. Через три дня.
— Как же? — Эмилио взял его под руку. — И вы дали ему смыться?
— Может, ты знал способ его удержать? — спросил Трави саркастически. — Что же ты не поделился с нами?
— Удержать его было нетрудно! — воскликнул Эмилио. — Просто вы струхнули.
— Было от чего. Он нам пригрозил обиняком, когда понял, что мы ему не верим.
Эмилио высвободил руку.
— Он намекнул, что шпионов страхует полиция, идет за ними по пятам, — продолжал Трави, — а раз так, то дело для нас может кончиться плохо.
Эмилио уставился на него с изумлением:
— И вы развесили уши?
— Суть в том, что он не признавался, что он шпион. Он якобы лишь становился на нашу точку зрения, когда чуял опасность. Он и с вами так себя вел.
— Старая уловка, а вы на нее клюнули! — воскликнул Эмилио. — Но теперь, надеюсь, у тебя нет сомнений.
Трави заколебался:
— В общем, все-таки кое-что говорит в его пользу. В Лугано, например, он сразу понял, что мы хотим от него отделаться и отправить в Россию.
— Ну и что?
Трави посмотрел на него:
— Попробуй встать на его место. Ты бы согласился?
— А я тут при чем? Я ведь не предатель! Шла бы речь обо мне, я бы согласился.
Они пошли дальше.
— Может, это было бы не самое лучшее решение, — сказал смущенно Трави. — Он предпочел исчезнуть, но оставил нам записку.
Он вытащил из кармана клочок бумаги и вручил его Эмилио. Печатными буквами, карандашом на нем было написано: «Я не тот, за кого вы меня принимаете. Скоро увидимся».
Эмилио поднял голову:
— И ты этому веришь?
— Я этого не говорю, но здесь все же не совсем ясно.
Он мог поступить так по многим причинам.
— По каким?
Трави покачал головой:
— Не знаю.
— Скоро узнаешь! — воскликнул в бешенстве Эмилио. — Одними сомнениями на чистую воду его не выведешь. Он всех нас заложит. Надо действовать, а не сомневаться!
Огибая заросшие травой склоны, сосновая аллея шла вдоль гребня горы к гостинице «Здоровье». Мариано расправил плечи, вдохнул утренний воздух и с грустью сказал:
— Уезжать не хочется.
— А почему бы нам не остаться еще? — спросила она, прижавшись к нему. — У тебя срочные дела?
— Нет, но меня ждут больные.
— Тебе самому нужно лечиться!
— Мне? От чего?
— От нервов, дорогой, — робко заметила она. — Послушал бы, что ты говоришь ночью. Я-то слышу.
