Многоязыкая лира России
Поэзия Дагестана
Пока старухам снятся сыновья
Хизгил АВШАЛУМОВ
(1913–2001)
В кабинете Гитлера
Уж третий день,
как кончилась война,
Cтволы орудий смолкли и остыли…
И наступила в мире тишина,
Которую давно мы позабыли.
Глазам не веря, здесь, в чужом краю,
Среди друзей, войною опалённых,
Я в кабинете Гитлера стою
И озираю стены изумлённо.
И с горьким чувством думаю
о том,
Что мне напоминает это место,
Покинутое хищником гнездо,
Разрушенное праведною местью.
Замусорен безмолвный кабинет
Того, кто был вчера грозою мира,
И на полу валяется портрет
Навеки побеждённого кумира.
Смеётся старшина немолодой,
И, головою раненой качая,
Становится на Гитлера ногой,
Но этого совсем не замечает.
Извёстка опадает с потолка,
И с ненавистью фюрер бесноватый
Колючим взглядом из-под сапога
Глядит на седовласого солдата.
А я картиной этой поражён…
И кажется мне даже на мгновенье,
Что я в окопе сплю и вижу сон
Перед последним нашим
наступленьем.
Но я не сплю… Я в логове врага,
Откуда шли кровавые приказы
И посылала жёсткая рука
К нам полчища коричневой заразы.
Нет, я не сплю… Я вижу,
как во сне,
Застывшие руины Сталинграда,
И степи украинские в огне,
И тяжкие страдания блокады.
Да, я не сплю… Я слышу наяву
Истошный крик растерзанной
Хатыни
И сёла белорусские в дыму…
Я знаю, мне не спать уже отныне.
Ведь горький плач сирот и чёрных
вдов
Мой острый слух вовеки не забудет
И, потрясая сердце до основ,
И через сорок лет меня разбудит.
Но в этот миг прекрасный,
как весна,
Я думаю в пустынном кабинете
О том, какая, Боже, тишина
Настала наконец на белом свете.
Ничто не омрачит её пока,
Хоть с ненавистью фюрер
бесноватый
Колючим взглядом из-под сапога
Косится на советского солдата.
Перевод М.АХМЕДОВОЙ-КОЛЮБАКИНОЙ
Муталиб МИТАРОВ
(1920)
Старухам снятся сыновья
Перевалило за полночь. А ночь
Прохладна и темна в горах
в апреле.
Под буркой неба горы спят.
В постели
Спят люди. Только мне
уснуть невмочь.
Ещё огонь горит в одном окне.
Кто там не спит? И я,
уняв тревогу,
Шагами мерю гулкую дорогу,
И, старая, встаёт навстречу мне
Мать друга, что остался
на войне...
И на столе её – остывший ужин.
Я не ошибся – был я очень нужен:
О сыне мать рассказывает мне.
О том, каким он был,
когда был мал,
Как говорил, как бегал,
как смеялся.
Передо мною друг мой раскрывался
Таким, каким и я его не знал.
Он был таким, как мать его видала
Давным-давно, потом в бреду, во сне.
Не верит, что погиб он на войне, –
И головой седою покачала...
По крыше дома ветер прошумел,
Как лапой кот провёл,
своё мурлыча.
Был этот час полночный необычен,
И речь её прервать я не посмел.
Когда в тиши пропели петухи,
Помог ей лечь, тепло укутал ноги,
Сказал ей: «Отгони свои тревоги,
Пусть будут сны прекрасны
и тихи.
Вернётся сын!» – её я успокоил.
И свято лгал. Иначе я не мог.
И тяжело переступил порог,
И за собою дверь прикрыл рукою.
Пришёл домой. И веки мне смежил
Рассветный сон, разбитый
чьим-то стуком –
Я дверь открыл.
Ко мне пришла старуха,
Сказать, что сын её, конечно, жив.
