С каждым днем темнело все раньше. Стаи птиц взмывали над болотами и устремлялись на юг, выстроившиеся в небе косяки напоминали развевающиеся знамена. Смутная, туманная линия горизонта была окрашена красновато-коричневым и пурпурным, цвета расплывались, точно на акварельном рисунке.
Приближались холода, а мы с Джейн продолжали тайно встречаться. Она прокрадывалась ко мне в комнату не реже двух раз в неделю, а один раз мы осмелились провести вместе все воскресенье.
Мы лежали в кровати, наслаждаясь блаженной, удовлетворенной негой двух любовников, и лениво переговаривались. Мимоходом я упомянул, что хотел бы узнать больше о пациентках комнаты сна, об их жизненных историях. Джейн перекатилась на грудь и посмотрела на меня прекрасными зелеными глазами. Тушь размазалась по щекам, и в таком виде она была невероятно соблазнительна – этакая плохая девчонка.
– Интересно, – произнесла Джейн, не сводя с меня глаз.
– Что именно?
– Что ты такой неравнодушный.
– Я же психиатр, – рассмеялся я.
– Да, но… – Джейн потянулась за пачкой сигарет и дала мне прикурить. – Ты про меня знаешь много, а я про тебя ничего не знаю.
– Рассказывать особо нечего.
– Ты никогда не рассказываешь о родителях, о семье…
– О бывших девушках? – игриво перебил я.
Джейн выхватила у меня изо рта сигарету, затянулась сама и выпустила дым мне в лицо.
– Не только.
– Ну хорошо, что ты хочешь узнать?
– Ничего особенного, самые обычные вещи. То, что люди рассказывают друг другу, когда знакомятся.
– А по-моему, мы уже и так очень хорошо знакомы, – пошутил я и сжал ее ягодицы. – Разве нет?
Джейн сделала вид, что сердится.
– Ты понял, о чем я!
– Думал, ты мне спасибо скажешь.
– За что?
– За то, что не утомляю тебя деталями. Вообще-то жизнь у меня скучная.
– Ну и пусть, мне все равно интересно.
– Ты просто не хочешь меня обижать.
– Неправда.
Я вздохнул:
– Ладно, если настаиваешь… Только потом не жалуйся, что тебя не предупреждали. – Джейн снова протянула мне сигарету, я несколько раз затянулся, собрался с мыслями и произнес: – Начнем с самого начала. – Я сам не заметил, как процитировал первую фразу пьесы, которую слушал по радио. Отчего-то запомнилась. Я еще раз повторил: – Начнем с самого начала.
Джейн пихнула меня под ребра. Так же делают с граммофоном, когда пластинка застревает и перестает крутиться.
– Ранние годы помню смутно, но, кажется, детство у меня было счастливое. Жили мы в Кентербери, у отца там была медицинская практика. Пациенты его любили, но с нами, дома, он держался строго. Не сказать чтобы совсем сурово, но и чувств своих особо не показывал. Впрочем, для его поколения это нормально, тогда все мужчины так себя вели. Что еще можно сказать об отце? Порядочный человек, надежный, работящий – в общем, каменная стена. А вот мама совсем не такая. Энергичная, взбалмошная, немножко нервная, все время иронизирует, но папа ее юмор не улавливает. На самом деле они разные, как ночь и день. В школе мама училась только до четырнадцати, зато очень много читает и обожает стихи. Заставляла меня учить наизусть Китса и Кольриджа: «В стране Ксанад благословенной дворец построил Кубла Хан…» – и все в таком духе. До сих пор помню. После войны родители переехали в Борнмут. Отец все еще работает.
– Часто с ними видишься?
– Реже, чем хотелось бы.
– Плохо ладите?
– Они очаровательные люди. Просто…
– Что?
– Времени не хватает.
– Как думаешь, мне бы понравилась твоя мама?
– Да. С ней не соскучишься. Кое-кто назвал бы маму эксцентричной, а с возрастом у нее это качество только усиливается.
Я рассказал о школе, Кембридже, обязательной военной службе, работе в Эдинбурге. И тут особенно остро почувствовал, что в моей упорядоченной жизни не хватает чего-то захватывающего, значительного. Видимо, я похож на своего серьезного, педантичного отца больше, чем хочу признавать. О былых подругах не сказал ни слова, и Джейн не настаивала. Это мне понравилось. Все бывшие подруги из меня подробности клещами тянули. Даже Шейла задала пару вопросов, пусть и в своей обычной легкомысленной манере.
