— Но только не таким путем. Тут нужно действовать иначе.
— Как именно? Разве вы не слышали, что он тут наговорил, наглец этакий? Морду ему набить мало, кобелю зарвавшемуся. Избить его надо до смерти!..
— Не распаляйся, не растравляй себя. Сядь и успокойся. Давай разберемся, что случилось? Может, это какое-то недоразумение?
Балла, словно не расслышав обращенного к нему вопроса, продолжал стоять, тараща глаза на пламя свечи. Затем снова уселся за стол, выпил вина. Губы его дрожали, увесистые кулаки, опущенные на стол, тоже…
— За кого он меня принимает? Кто он такой, этот Ласло Дежери? Властелин всемогущий? Всегда он говорит со мной так, словно я подрядился к нему в свинопасы. Почему? По какому праву? Я ни ему, ни кому бы то ни было ничем не обязан. Все, что имею, нажил сам, своими руками…
Хмель Баллы, неистовый гнев, обида вылились в неудержимом потоке слов.
— Вы были на прошлой неделе в гостях у Дюрки Бокроша? Нет? Не пригласили? Да это и понятно, вы — люди новые в наших краях. А вот почему меня не пригласили? Да потому, что Дежери, этот мерзавец, спесивый гордец, каких на свете мало, всюду порочит мое доброе имя. Хоть мне никто и не передавал, но я знаю. Он меня терпеть не может. И что я ему дался? За что он взъелся на меня? За то, что дед его владел пятью тысячами хольдов, а у него осталось только полторы? А мои дед имел всего лишь клочок земли? Это не дает ему покоя. Я знаю, и в доме Вардаи он меня поносил. Отовсюду норовит вытурить. А я терпи его наглые выходки? В глаза ничего не говорит. Смелости не хватает. А все за спиной! Корчит из себя благородного рыцаря! Да что я, трус? При первой же его выходке следовало бы залепить ему пощечину!.. А я терпел обиды. Но теперь… теперь… И как это я не бросился вдогонку?!
Эта последняя фраза Баллы прозвучала с особым ожесточением. В ней было и бешенство, и мучительные угрызения совести, и самобичевание. А то, что он поспешил добавить к сказанному, прозвучало лишь как безнадежная попытка утешить себя:
— Но ничего! Завтра я нагряну к нему. Раздавлю блудливого кобеля на глазах у его суки. А если завтра не удастся, так в другой раз, в другом месте… Все равно ему несдобровать…
Эта угроза прозвучала настолько неубедительно, что гости не сочли нужным возражать. На этом разговор оборвался.
Отвозя гостей домой, Балла с таким рвением погонял кнутом лошадей, словно хотел этим распалить и себя. Луна еще не взошла, кругом стояла непроглядная тьма. Звезды едва мерцали. Сидевший на козлах Балла кричал в темноту:
— Я еще покажу всей этой шатии! Они еще узнают, кто я такой! Пусть дядюшка Петипали распрощается с «Ласточкиным угодьем»! Чванливые голодранцы! Они еще не раз вспомнят моего деда. А меня-то и внуки их не забудут!..
Слова Баллы, брошенные в кромешную тьму, причудливо мешались с шумом колес бешено мчавшейся коляски. Копыта лошадей вбивали их в дорожную пыль.
Приехав домой, Балог и Сана какое-то время молчали, находясь под впечатлением этой неприятной истории.
Они разбирали постели, готовясь ко сну, когда Балог первым нарушил молчание:
— Ну, что ты на это скажешь, Бела?
— Весьма поучительная история.
— Но что все это значит? Что это такое?
— Думаю, всего лишь водевиль в одном действии. Его разыграли специально для тебя…
— Прошу, оставь раз и навсегда свои нелепые шутки.
— Ладно, оставлю. Только позволь хотя бы название для этого водевиля придумать. Вот, например, «С живых борзых не содрать шкуры для дворянской грамоты»[20] или еще: «Не суй куда не следует свое свиное рыло»… Чем не название?
— Право, ты блещешь остроумием. Названия мне очень понравились. Особенно второе. Но только дело тут не в одном рыле, но и в душе. А душа душе рознь. Иногда в так называемом благородном больше свинства, чем в подлом.
— А все-таки в один прекрасный день истинная их сущность станет ясна.
— Давай не будем говорить загадками! К чему эзоповский язык? Как ты думаешь, кто прав — Дежери или Балла?
— А разве ты знаешь, что между ними произошло? Я тоже не знаю, иначе рассудил бы, кто прав, кто виноват. Прости за откровенность, но меня больше интересует не отвлеченная истина, а моральная подоплека этой истории…
