Дежери смотрел прямо перед собой, кусая губы от досады.
— Я хотел бы, чтобы вы, Жужа, поняли меня.
— Что понимать? Порой молчание красноречивее всяких слов. Ваше молчание ужаснуло меня.
— Я сознаю, что мне не следовало уезжать, не попрощавшись с вами. Но поймите, я был слишком возмущен. Мне необходимо было взглянуть в глаза бессовестному клеветнику. Не бойтесь, я не избил его. Хотя он вполне того заслуживает…
— Неужто Балла живет так далеко, что дорога туда и обратно заняла у вас целую неделю? — выпустила Жужа свои коготки.
— Боже мой, эта злосчастная неделя… И сам в толк не возьму, как оно вышло, что я так долго к вам не приходил? А ведь мне очень хотелось поскорее объясниться, рассеять ваши сомнения…
— Я уже сказала, никаких объяснений не нужно.
— Тогда что же?
Дежери растерянно развел руками. Он стоял перед девушкой, словно беспомощный ребенок перед строгой матерью, покорно опустив голову и ожидая наказания за шалости.
— Видите ли, либо то, что говорят о вас, правда, либо это клевета, наветы недоброжелателей. — И ее глаза, оттененные синевой, с надеждой остановились на нем. Выждав немного и не услышав ничего в ответ, она добавила тихо, голосом, полным душевной муки: — Если приходится по какому-нибудь поводу давать объяснения, значит, в этом есть доля правды… Разве не так, Ласло?
Дежери молчал.
Эта последняя фраза была продиктована надеждой, которую она все еще питала, а вернее, желанием поощрить его к отрицанию истины. Ведь пока еще не поздно, можно все поправить.
— Я ни на секунду не сомневалась, я сказала Балле, что он лжет! — добавила она.
Теперь Жужа из матери, менторским тоном поучающей своего проказника сына, превратилась в трепетную девочку, готовую поверить чему угодно, лишь бы избавить себя от необходимости глядеть в глаза правде, которая страшна для нее, как зияющая бездна. «Лжет!» — лишь одно это слово следовало произнести Ласло, но он, плотно сжав губы, продолжал упорно молчать.
Кто-то постучал. Дверь, тихонько скрипнув, приоткрылась, и в нее заглянула хозяйка дома. Проговорив что-то маловразумительное, она поспешно исчезла, плотно закрыв за собой дверь. Казалось, эти невнятные слова были поняты ее дочерью как совет вести себя иначе. Ибо Жужа вдруг бросилась к Дежери и припала к его груди.
— Он солгал, не правда ли? Ты одну меня любишь, да?
— Одну тебя, Жужа, — ласково поглаживая ее волосы, успокаивал Дежери девушку, — моя милая девочка, люблю только тебя одну.
Они стояли обнявшись посреди погруженной в полумрак гостиной. Их губы слились в долгом поцелуе.
— Иди сюда! Сядем здесь! — потянула Жужа Дежери и усадила его рядом с собой на оттоманку. — А теперь рассказывай все по порядку, что ты делал всю эту неделю? — Затем, словно боясь услышать в его исповеди нечто для себя неприятное, она тут же остановила его: — Впрочем, не надо! Скажи, ты думал обо мне все это время?
— Думал, и много думал.
— Это верно? А ну-ка дай проверю! Смотри мне в глаза! А взгляд-то лукавый! Ах ты плутишка этакий! Ты мне говоришь неправду.
— Я все это время думал о тебе. Каждый день собирался заехать, вот только…
— Что только? Впрочем, не говори ничего. Отцу с матерью я сказала, будто ты прислал письмо со служанкой, что не можешь приехать, потому что у тебя, как и у нас, стала дохнуть скотина. Так оно и есть, ведь правда?
— Так, конечно, так, — рассмеялся Дежери. — Маленькая плутовка! Только вот твоему отцу я сейчас соврал, будто мора у меня нет и в помине…
Они весело рассмеялись, как заговорщики, и тесно прижались друг к другу, точно хотели укрыть один другого от всего света.
В соседней комнате скрипнули половицы.
— Ой, это мама! — Жужа сразу отодвинулась. — Она наверняка подслушивала. Не дай бог войдет! Давай сидеть чинно. Вечно она подсматривает в щелку и подслушивает. Так и ходит за мной по пятам.
Дежери подпер подбородок ладонью, принимая вид глубокой задумчивости.
— Над чем ты ломаешь голову?
— Хочу придумать, как избавиться от этой слежки? Есть! Придумал! — и Дежери хлопнул себя по лбу.
— Любопытно! Я слушаю!
— Ты приедешь ко мне, а ее оставим здесь. Что ты на это скажешь? Ну, что? Я очень умный!
