Лили Варнаи, съежившись в комочек, забилась в угол, как защищающийся еж, и сделала вид, будто прикорнула. Как это ни странно, но никто из нас и словом не обмолвился друг с другом.
Машина взбирается на высокий холм: отсюда открывается вид на Дёндёш. Я легонько хлопаю Марту по спине: мол, останови машину по той самой причине, из-за которой дуешься на меня, — я слишком много выпил. Я выхожу из машины и сквозь завесу дождя смотрю на город. Сейчас он светится ярче, чем шестнадцать лет назад, даже несмотря на тонкую сетку дождевых струй. Правда, тогда, наверно, город специально затемняли или ограничивали освещение.
Шестнадцать лет назад, когда я был на столько же моложе, я стоял на этом самом месте, но смотрел не в сторону Дёндёша, а вдаль, туда, где находился Будапешт. Даже отсюда, за восемьдесят километров, видно было, что Будапешт бомбили. Это был зловещий фейерверк: не слышно ни единого звука, только видно, как полыхает зарево и розовато-багровое небо освещают оранжево-желтые и фиолетовые вспышки разрывов зенитных снарядов. Они перекрещивались, перекрывали или затмевали одна другую, придавая новую, причудливую окраску друг другу; создавалось впечатление, что горит весь город.
— Может, все-таки поедем? — спросил, выходя из придорожного виноградника, шофер маленького трехколесного грузовичка. Он сорвал на ощупь несколько гроздей и угостил меня. Тогда была та же самая осенняя пора, что и сейчас, — середина октября.
— Конечно, поедем.
Я ехал в Пешт подыскать себе пристанище и обосноваться там. Я получил благоприятные вести, что обстановка проясняется, к тому же назревают важные события, в связи с чем желательно, чтобы я вернулся в Будапешт. С момента выхода Румынии из войны прошло уже немало времени. Советские войска продвинулись с тех пор до самой Тисы, а правительство Лакатоша[37] пыталось проводить более либеральную политику; сумятица и неуверенность в стране возрастали с каждым днем.
Оставив на время семью в Вёльдеше, я захватил с собой лишь кое-что из необходимых мелочей; когда найду пристанище, перевезу своих, решил я; возвращаться же на прежнюю квартиру было бы, пожалуй, неосмотрительно. Таково было мнение и моих товарищей. Ну а когда обоснуюсь в Пеште, видно будет.
Уже светало, когда мы подъехали к городской заставе. Я думал, что увижу здесь, судя по зловещему зареву над городом минувшей ночью, сплошные дымящиеся руины. Лишь после того, как нас остановил постовой, я убедился, что не только город уцелел, но и фашистский режим не рухнул.
— Здорово пострадали от бомбежки Чепель и Шорокшарское шоссе, — сообщил постовой, отвечая на мой вопрос. С той стороны, где низко нависли облака, свежий предутренний ветерок доносил запах дыма и гари. Постовой пропустил нас без досмотра. Так что я зря всю дорогу нервничал из-за уток. Жена — главным образом чтобы доставить удовольствие детям — купила весной несколько желтеньких пушистых утят. К осени они, естественно, подросли. И вот теперь она навязала их мне, чтобы я захватил их в Пешт. Не помогли никакие доводы, что я понятия еще не имею, где мы приткнемся, да и вообще, что нам делать с шестью живыми утками в Будапеште? Но она упорно твердила: возьми да возьми, причем так настаивала, словно эти домашние птицы могли оградить нас от немцев или спасти от голодной смерти. Я чертыхался про себя, кляня все на свете, однако уток, красивых, белых, похожих на челны, пришлось погрузить на машину: под кузовом имелся запирающийся ящик, туда мы и поместили их. Я надеялся, что, пока мы доберемся до Пешта, они, возможно, задохнутся. Но не тут-то было. Не успели мы остановиться по знаку постового, как я услышал кряканье под кузовом: «кря-кря-кря-кря…» Постовой тоже начал прислушиваться и хотел было подойти поближе, но передумал, махнул рукой — мол, следуйте дальше — и буркнул:
— Проваливайте-ка быстрее отсюда ко всем чертям.
Я подумал: «Ну, утки, вы не иначе как выродившиеся потомки легендарных гусей Капитолия[38], вы тоже возвестили о приближении…»
Воскресное утро только-только занялось. Хмурое, свинцово-серое, оно пахло гарью и дымом. Улицы были почти пустынны. Город словно отсыпался после ночного кошмара. Сначала я поехал к тестю, на улицу Сив. Мое появление не вызвало у старика восторга, особенно когда он увидел уток.
